Стивен Кинг - Слепой Вилли Страница 3

Он осторожно поднимается на верхнюю ступеньку стремянки, подтягивает себя в офис на шестом этаже, оставив Билла на пятом. Здесь он Вилли. Этот офис больше похож на мастерскую с катушками, двигателями и клапанами аккуратно сложенными на металлических полках. На краю стола поселился какой‑то фильтр. Но, как бы там ни было, это все же офис: здесь есть компьютер, полная корзина для бумаг (также для маскировки он периодически перекапывает ее, как фермер перекапывает свои угодья), картотечный ящик. На одной стене висит репродукция Нормана Роквелла с изображением семьи сидящей за столом в День Благодарения. Рядом в рамке, увеличенный снимок его удостоверения об увольнении из морской пехоты на имя Вильям Тиль, и все знаки отличия, включая Бронзовую Звезду, должным образом выделены. На другой стене висит плакат шестидесятых годов с знаком мира на нем. Ниже на нем виднеется надпись ЗНАК ВЕЛИКОГО АМЕРИКАНСКОГО ЦЫПЛЕНКА.

Вилли кладет кейс Билла на стол, а сам ложится на живот. Сунув голову в воздушный, пахнущий маслом, поток междуэтажья, и тщательно возвращает на место потолочную панель на пятом этаже. Он никого не ждет (собственно ЗЕМЕЛЬНЫЕ РЕСУРСЫ ЗАПАДНЫХ ШТАТОВ еще никогда не видели ни одного посетителя), но лучше поберечься. Береженого бог бережет.

Управившись с люком на пятом, Вилли склоняется к люку над которым стоит. На этом люке к крышке приклеен небольшой коврик, так что ее можно открывать и закрывать без опаски что он свалится.

Он встает с пола, отряхивает руки и возвращается к портфелю, открывает его. Достает рулон фольги и кладет на принтер стоящий возле компьютера. «Хорошая», произносит он, думая о Шарон, которая иногда может быть настоящей умницей, когда начинает думать…хотя она всегда такая. Он снова закрывает кейс и начинает тщательно и методично раздеваться, выполняя в обратном порядке все действия которые он делал в 6:30 утра. Он снимает все, вплоть до трусов и черных носков по колено. Голый, он аккуратно вешает плащ, пиджак и рубашку в шкафчик, где висит только одна вещь — нечто большое и красное, слишком большое чтобы носить это в кейсе. Вилли кладет свой кейс от Марка Кросса рядом, затем вешает брюки на специальную вешалку, строго следя чтобы стрелки не помялись. Галстук занимает свое место на вешалке, прикрученной к внутренней стороне дверцы, и висит там словно длинный, синий язык.

По — прежнему голый он пересекает офис и подходит к одному из картотечных ящиков. На нем стоит мерзкого вида орел с логотипом морской пехоты. На орле висит цепочка с армейскими жетонами. Вилли надевает цепочку и открывает нижний ящик. Внутри нижнее белье. Сверху лежат аккуратно сложенные армейские шорты цвета хаки, которые он тут же одевает. Затем идут белые спортивные носки и белая же футболка, с круглой горловиной и без всяких рисунков. В этой одежде жетоны и его мускулы отлично выделяются. Хотя и мускулы его не столь хороши как в 67–м, когда он прыгал с трёхкупольным парашютом, но он все еще в форме. Когда он закрывает верхний ящик и открывает следующий, он начинает напевать про себя но это уже не «Слышишь ли ты то же, что и я слышу?», а песню Дорз, про то что день разрушает ночь, а ночь разделяет день. Он надевает простую хлопчатобумажную синюю рубашку и пару рабочих штанов. Он закрывает этот ящик и открывает еще один. Здесь лежат черные ботинки, начищенные до блеска и такие крепкие, что кажется доживут до судного дня. И даже дольше. Это не стандартные ботинки морской пехоты, это ботинки из 101–ой воздушной дивизии. Но это нормально. Он вообще‑то не хочет одеваться как солдат. Если бы хотел, он бы так и сделал.

Кроме того, неряшливая одежда для него так же неприятна как и пыль в его тайном лазе. Так что он всегда внимателен к тому что одевает. Он не заправляет штаны в ботинки, в конце концов сейчас декабрь на 5–ой Авеню, а не август в Меконге, но он желает, чтобы все было в порядке. Хорошо выглядеть для него так же важно, как и для Билла, может даже больше. Уважать свое дело начинаешь, в первую очередь, только если уважаешь себя.

В глубине ящика есть еще два последних предмета: тюбик с тональным кремом и баночка геля для волос. Он выдавливает немного крема на руку и начинает гримироваться, уверенно нанося крем от лба до самой шеи. Он наносит грим быстрыми движениями опытного гримера, придавая коже легкий загар. Закончив грим, он набирает гель рукой и натирает им волосы, гладко зачесывая их назад, убирая со лба челку. Это последний штрих, маленький, но очень важный штрих для полного изменения картины. Не осталось и следа от жителя пригородной зоны, который вышел на Пэн Стейшн час назад; человек в зеркале, установленном на задней стенке двери в маленькую кладовку, похож на конченого наемника. В этом загорелом лице присутствует некая приглушенная гордость, что‑то на что люди не могут смотреть долго. Им неприятно если они это делают. Вилли знает об этом — он такое видел. И он не интересуется почему это так, а не иначе. Он сделал свою жизнь приятней и легче не ища ответы, и не задавая вопросы. И такая жизнь ему по нраву.

«Вот и славно!», произносит он, закрывая дверь кладовки. «Классно выглядишь, солдат!»

Он снова идет к кладовке за красной, двусторонней курткой и забирает оттуда квадратный чемодан. Он накидывает куртку на спинку кресла и кладет чемодан на стол. Он открывает крышку, фиксируя ее на крепких стержнях, и теперь чемодан похож на чемоданчик коммивояжера, в которых они носят дешевые часы и бижутерию. У Вилли в чемодане всего два предмета, но они оба являются частями чего‑то целого. Он вынимает пару перчаток (сегодня они ему явно понадобятся) и картонку на длинном крепком шнурке. Шнурок закреплен в двух дырках картонки таким образом, что Вилли сможет повесить ее себе на шею. Он закрывает чемодан, не потрудившись запереть его, кладет сверху картонку — стол слишком завален, чтобы на нем работать. Напевая («здесь нас ждет радость, там нас ждут сокровища»), он открывает широкий ящик между тумбами письменного стола и в куче карандашей, тюбиков гигиенической помады, скрепок для бумаг и записных книжек, наконец находит степлер. Затем разматывает рулон фольги, аккуратно накрывает прямоугольную картонку, разглаживает, срезает лишнее, и степлером плотно прикрепляет фольгу по периметру картонки. Он какое‑то время держит ее на весу, сначала оценивая эффект, затем восхищаясь делом рук своих.

«Великолепно!», бормочет он, «Прекрасно! Шарон, ты просто ген…»

Телефон звонит и он напрягается, поворачиваясь, чтобы посмотреть на него глазами, которые вдруг становятся жесткими и очень встревоженными. Один звонок. Два. Три. На четвертом срабатывает автоответчик с записью его голоса — того, который соответствует именно этому офису. «Здравствуйте. Вы позвонили в Центральное Отопление и Охлаждение» — говорит Вилли Тиль, — «К сожалению, никто не может в данный момент ответить вам. Оставьте сообщение после звукового сигнала.»