Александр Мироненко - Осколки Нации Страница 3

Судьба свела молодых людей в нелёгкое для обоих время. Герой с первой встречи влюбился в миленькую звонкую как ручеёк Настеньку. Её карие глаза, пухлые губки, тонкая осиная талия и милое детское личико стали грёзами снов подростка на многие ночи. Ко всем прелестям будущей супруги смело можно добавить упругую девичью грудь третьего размера, немудрено, что Давид разбил не оно лицо набивающимся к Насте в кавалеры парням, пока не был ею замечен.

Замечен то он был, но она его ещё долго считала своим другом. Уж так вот женщины устроены, если парень заботиться о ней, любит и вообще души в ней не чает, то он друг. А если он её игнорирует и всячески обижает, то предмет для обожания. Только Богу известно, сколько усилий герой приложил, чтобы добиться её. Ухаживания, подарки, жизнь Насти превратилась в сказку, и она наконец-то обратила внимание на него. Вскоре молодые люди обвенчались, и тут сказка закончилась, а началась взрослая семейная жизнь.

Фанатическое стремление к физическому развитию не могло быть не замечено. Когда Давиду исполнилось двадцать, Громов старший принялся ходатайствовать у начальства о переводе младшего из хоз. двора (где он на тот момент работал) в своё отделение разведки, но ответа с верха не поступало. Администрация посчитала лишним так глупо разбазаривать кадры, ведь всем прекрасно известно, как опасна и коротка жизнь разведчика, тем более в энергоблоке была постоянная нехватка кадров. Люди в энергоблоке помирали от радиации будто мухи, не спасал защитный костюм, даже выдаваемый двойной пай и сто пятьдесят грамм спирта не вызывали у людей желания работать с таким риском для здоровья.

Для начала в энергоблок посылали вновь прибывших с поверхности жильцов, но и те скоро закончились. Дело дошло до «постояльцев», тогда-то администрация и вспомнила про мальчишку хулигана. На новой работе герой обжился моментально. Здесь его все устраивало, двойной пай как нельзя кстати пришёлся для молодой семьи. Спиртное герой старался не употреблять. Свои сто пятьдесят грамм он постоянно выменивал на подарки любимой супруге.

Семья Громовых жила сравнительно безбедно, к тому же им постоянно помогал Александр Семёнович, пользовавшийся большим авторитетом у начальства, именно он договорился об отдельной комнате для молодых, пускай не в самом лучшем районе Юпитера, но всё же семье не приходилось ютиться на матрасах посреди коридора, как некоторым гражданам.

В Юпитере все шло своим чередом. Электронные часы в коридоре прогудели восемь часов вечера, начало ночной смены. Давид уже находился в раздевалке и натягивал на себя защитный костюм, как вдруг в раздевалку зашли пятеро дружинников и без особых объяснений принялись крутить герою руки. Упираться было бы крайне глупо, дружинники имели безграничные полномочия и подчинялись напрямую только комитету по безопасности убежища, короче говоря, администрации, да и вины герой за собой никакой не чувствовал. Нередко случались ошибки, подержат человека пару суток в камере, да и отпустят, а если вспомнить бурное детство героя можно заметить, что он не одну ночь провёл на жёстких нарах камеры.

Вот и сейчас Громов младший лежал на шконке и обдумывал своё положение. Он мог только догадываться, по какому поводу его задержали, так как после ареста ему, так и не объяснили причину. У Добровольной Дружины Безопасности Убежища (ДДБУ), могли быть веские причины ели за ним послали усиленный отряд из пяти человек, или же это была очередная акция администрации по устрашению несогласных с режимом «бунтарей».

Термин «бунтарь» применялся довольно часто, по слухам в одном из кабинетов ДДБУ имелся длинный список неугодных. В этот список (опять же по слухам) было очень легко попасть. Неаккуратно рассказанный анекдот, брошенное словцо и другие выражения недовольства режимом убежища пресекались на корню. «Бунтаря» задерживали и помещали в специально выделенные звукоизоляционные камеры на втором уровне, держали там некоторое время, старательно допрашивали и ели живого от побоев отпускали. Стоит указать, что наиболее ярые протестующие из этих камер не возвращались. Их дальнейшая судьба была неизвестна.

Вот какие невесёлые мысли крутились в голове героя, с полной уверенностью, что всё обойдётся, он повернулся на бок и постарался заснуть. Давид находился в том состоянии, когда мозг уже проснулся, но в голове ещё всплывали картины из сновидений, постепенно утрачивали свою чёткость и смысл.

— Вот везёт Димке, работа не пыльная даже интересная, людей лечить — это не гайки на трансформаторе крутить, хоть бы из-за ареста на другую работу не перевели. Только куда? К запаху и виду свиного, куриного испражнения я привык ещё с детства, так что ферма — это не так уж страшно, вот если в уборщики… Всю жизнь за кем-то туалет убирать, нет уж лучше ферма. А может военным? Тоже жизнь не сахар, некоторые ночами спать не могут, такого они наверху ужаса натерпелись.

В глаза больно ударил яркий свет, стены бункера куда-то исчезли. Оглядевшись вокруг себя, он обнаружил, что находится в лесу, именно таким он его видел в познавательных фильмах, которые им демонстрировали в классе. Герой услышал леденящий душу вой. Ноги сами понесли его, побежал, не разбирая дороги, ветки больно били его по лицу, он спотыкался об корни, с каждым разом все ближе ощущая смрадного дыхания зверя у себя за спиной. С лёгких вырывались хрипы, Давид споткнулся об корень — упал, и не в силах подняться, пополз на четвереньках. Но тут лес вокруг пропал, он оказался возле избушки, с небольшого окна струился яркий свет. Он открыл входную дверь и вошёл в избу. Странно он почувствовал здесь ещё больший страх и угрозу. Возле печи суетилась женщина, лица её Давид не видел, она стояла к нему спиной, худощавые плечи были устало опущены вниз. Женщина, не оборачиваясь к нему достала ухватом какую-то кастрюлю из железной печки.

— Проходи Илюша, присядь. Умаялся, поди, в дороге.

Повинуясь чьей-то воле, прошёл в комнату и сел за стол.

— А я тебе тут ужин приготовила, — женщина поставила кастрюлю перед ним и подняла крышку. Из кастрюли немигающими пустыми глазницами уставилась голова мужчины. Ужас сковал мышцы, не в силах пошевелится, он не мог ничего сделать с собой и тупо продолжал смотреть в пустые глазницы. Он поднял взгляд и на конец-то увидел лицо женщины точнее то, что должно было быть на его месте. На него смотрела пожирающим взглядом красных глаз морда зверя. Пасть хищно открылась, показались два ряда острых, как ножей зубов, он почувствовал, как клыки зверя разрывают его плоть…

Скрип открывающейся, давно несмазанной, металлической двери камеры разбудил героя. В камеру вошли двое дружинников и по-прежнему, ничего не объясняя, заломили руки, повели по длинному петляющему коридору. В этой части убежища Давиду не один раз приходилось бывать. Его вели в комнату допросов, пользовавшуюся дурной славой среди жильцов. Дверь комнаты открылась, и герой кубарем влетел вовнутрь, больно ударившись носом. Лёжа на холодном бетонном полу, он осмотрелся. Комната была обставлена в соответствующем для положения, заключённого стиле: стол, двое стульев и настольной лампа, ничего лишнего, в принципе, как он и рассчитывал. Герой поднялся с пола, вытер рукой кровавые слюни и присел на стул напротив выхода, принялся ожидать дальнейшей развязки. Такие грубости со стороны сотрудников ДДБУ его перестали пугать давным-давно, он к ним попросту привык. Его тюремщики не выказывали на лицах никаких явных эмоций, молча стояли в дверях, явно ожидая следующих указаний.