Елена Хисамова - Ужасное наследство Страница 3

      В те годы ещё не было мобильной связи. Но у приятелей матери на даче был установлен стационарный телефон, так как муж её, помнится, был какой-то «шишкой» в МВД. Под утро позвонил дед. Отчаянно и безутешно рыдала мать, а отец, плача, успокаивал её. Запах корвалола и валерианы, казалось, пропитал всё вокруг. Наверно у любого чувства особый запах. С того дня для меня так стало пахнуть горе. Нам с Софи не сказали, что произошло. Но мне было и не надо. Я знал, но не понимал, откуда: Яр перегрыз горло бабушке ночью, пока она спала. Оторвать его от неё не смог даже выстрел деда, за которым послали кого-то из соседей. У него было охотничье ружьё, с которым он мечтал поехать охотиться на уток и Яра прихватить с собой. Только вышло, что поохотился дед в ту ночь последний раз, на нашего пса. Вы думаете, я не страдал? Часть души моей умерла вместе с бабулей. Одновременно я понимал, что каким-то мистическим образом причастен к её смерти, но испытывал и облегчение – меня не разлучат с Софией. Ба не стало, и больше никто не будет внушать матери избавиться от меня.

      Хоронили бабушку тёплым майским днём. Мы с Софи остались дома, под присмотром злобных тёток, которые считали меня сумасшедшим "щенком". Я сидел под столом в огромной коммунальной кухне и слушал, как они злорадствуют о нашей семье, об ужасной смерти бабушки и, куда уж без этого, обо мне. «Нечистое тут дело, нечистое». – Вот к какому выводу пришли отвратительные сплетницы. К слову, они очень быстро получили прописку на городском кладбище, я заспал и их.

       После похорон в доме стало непривычно тихо, словно всё живое  и доброе сгинуло безвозвратно. Тишина была настолько напряжённой, казалось, самой малости хватит, чтобы взорвать её. И кто знает, во что она превратится тогда, эта пугающая тишина. Взрослые винили друг друга в происшедшем. Дед – мать, что не взяла Яра с собой. Мать – деда, что не смог спасти бабушку. Отец – их обоих, что купили нам с Софи рокового пса - убийцу. Никому из них не пришло в голову, что виноват я. По крайней мере, пока не пришло.

      Через некоторое время мать, наконец, нашла в себе силы, разобраться с бабушкиными вещами. Помимо фото, которое я видел, за подкладкой замечательного кожаного ридикюля покойной ба, она нашла завещание, оставленное бабулей. Поначалу взрослые были искренне удивлены, потом недоумевали, где-то даже откровенно злились. Ба оставила нам дом, старый каменный, и огромный участок земли, на котором он находился. Ничего не поясняя, она поставила условие: не жить в нём, а продать и купить взамен другой. Злились родители из-за того, что  столько лет ютились в коммуналке, а где-то, оказывается, пустовал домина, пусть и в трехстах километрах от местечка, где мы проживали.

      И вот в ближайший выходной все вместе мы отправились  посмотреть на «родовое гнездо», как выразилась мать. Чем ближе мы подъезжали к месту, указанному в завещании, тем больше накатывал на меня необъяснимый ужас. Я пытался объяснить матери, что нам, детям,  туда нельзя, но она отмахивалась от меня, как от назойливой августовской мухи. Наверно,  мысленно она уже распланировала, как они отстроят и обновят собственный дом. И мы покинем, наконец, ненавистную коммуналку, будем жить «на природе» и без осточертевших соседей.

      Увиденное превзошло все ожидания. Дом не просто удивил, он потряс нас, причём, каждого по-своему! Мать с отцом пришли в неописуемый восторг. Дед обиженно таращился, недоумевая, как бабушка, прожившая с ним тридцать пять лет, ни словом не обмолвилась о нём. Я дрожал от страха и намочил штаны, чем вызвал приступ злобы у матери. Только маленькая Софи, казалось, оставалась безучастной. Мать думала, что дочь просто устала в дороге или её укачало, но это было не так. Моя сестра впала в ступор. Три дня после поездки она была похожа на куклу с широко открытыми глазами, в которых легко угадывалось безумие. Её пытались тормошить, подносили к носу нашатырь, тщетно. Трое суток моя дорогая сестра оставалась пустой оболочкой. Где тогда была её душа?

      Дед после долгих раздумий вбил себе в голову, что с домом не всё ладно. Он давил на мать, чтоб та исполнила последнюю волю покойной. Но у матери в голове были шкафы и обои, она уже расставляла мебель в своём воображении и мысленно  сражала наповал всех своих подруг «родовым поместьем». Смешная и глупая мама. По крайней мере, она выглядела счастливой. Отец никогда ей не перечил. Но дед не унимался. Он брюзжал, ворчал, наконец, он начал требовать и грозить. Он сам напросился. Я убил его.

 3.

      Дед был человеком старой закалки – ветеран, прошедший всю Великую Отечественную без единого ранения, словно ангелы хранили его. Но думается мне, что оберегал его один ангел, коим была бабушка. Если бы он только не настаивал, чтобы мать продала дом! Только дед был упрям, как чёрт. Хотя теперь мне кажется, что его участь была предрешена заранее. Не мной, а тем, что жило и крепло во мне день ото дня.

      Близилось завершение ремонта в доме. Мать уже предвкушала восторги и зависть подруг и сослуживцев. Ей ужасно хотелось сразить их величием дома. Что и говорить, там было чему поразиться. Дом был огромен! Сложенный из темно-серого камня, он походил скорее на какую-то средневековую крепость, чем на деревенскую постройку. Стены его были толщиной почти в метр. Два этажа возвышались над огромным подвалом, фундамент которого уходил глубоко в землю. А наверху, под самой крышей была мансарда. Я сразу стал называть ее – башенка. Денег на ремонт и обустройство дома родители потратили много. Мне помнится, что питались мы не то что однообразно, а очень  скудно –  картошка, хлеб да каши. Но мать говорила, что эти жертвы стоят того. Дом околдовал её.

      Всё это жуткое великолепие располагалось на огромном наделе земли. Земля являлась частью заповедника, так что ни пахоте, ни вырубке, ни застройке не подлежала. Высились там сосны, как огромные скрипящие корабельные мачты. Перешёптывался ветвями, очаровывающий призрачной чистотой, березняк. Даже тихо плескался тёмной водой огромный тенистый пруд, на котором летом цвели кувшинки, и шуршал рогоз. Земля была божественной, но в то же время казалась опасной. Мать ахала и удивлялась, как такая красота пережила революцию, войну, коллективизацию и прочие катаклизмы социализма. Потом уже я понимал – как. Если земля не хотела, чтоб её увидели, вы могли плутать вокруг неделями и не узнать, что усадьба рядом. Она открывалась тем, кому сочтёт нужным. Она умела морочить людей.

      Снова повторилось всё, как  было перед смертью бабули. Днём я лёг и начал думать о деде. Незаметно веки мои становились всё тяжелее, дыхание замедлялось, я засыпал.