Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра Страница 3

Постепенно я переключил внимание на окружающие предметы и рассеянно переводил взгляд с одной вещи на другую. Вдруг за стеной слева раздался какой-то шорох. Прислушался, однако слишком резко отвлекся на звук, и тотчас же едва обособленные сущности роковым образом опять слились — я снова перестал быть собой.

В негодовании проклинал я подозрительный шорох, который, впрочем, мог попросту мне почудиться из-за расстроенных нервов. Увы, первое усилие обрести себя и одновременно зафиксировать внимание на внешнем, хотя бы ближайшем бытии, потерпело крах.

Неудача не обескуражила меня, и через несколько дней я возобновил эксперимент.

Пока сосредоточенно концентрировал мысль на себе, за стеной не происходило ничего особенного, но стоило на мгновение отвлечься, слева опять послышался тот же таинственный шорох.

Прекрасно понимая, что сорву опыт и снова вернусь к постыдной двойственности, я тем не менее быстро выглянул из окна, в надежде открыть причину странных звуков за левой стеной.

Одноэтажный дом состоял из трех квартир. Я занимал левое крыло дома, за мной не было никаких помещений, а у глухой стены был разбит небольшой сад, обнесенный забором. В саду, как обычно, никого; да и вообще на эту сторону никогда не заходили, — оберегая мое уединение, люди деликатно миновали кружным путем даже мои окна.

Обеспокоенный, я вернулся в глубь комнаты.

А не сопутствовал ли уже давно загадочный шорох процессу дистилляции моего «я»? Возможно, занятый интенсивным внутренним поиском и записями эксперимента, я просто не обращал внимания на звуки? И лишь некоторая отрешенность от моей едва очищенной, но не окрепшей сущности ныне позволяла ориентироваться в обстановке и различать таинственный шорох. Поначалу вовсе не убежденный в причинной связи этого феномена с опытом духовной эмансипации, я тем не менее вынужден был констатировать: связь существует, ибо шорох возникал в те мгновения, когда мне удавалось сбросить ненавистные путы.

Часто, пребывая в обычном двойственном состоянии, я прислушивался, не донесется ли из-за стены хотя бы легкое шуршание, — напрасно: глухая стена безмолвствовала.

Порой мерещилось, не оказался ли я во власти акустического заблуждения, и шорох слышится за стеной справа, где жил тихий молчаливый холостяк. Но и это предположение пришлось отбросить, внимательно сопоставив звуки…

Шуршало только за левой торцовой стеной, где ничего не было. Пустота. Не странно ли?

И я приступил к тщательному обследованию левой стены, ибо шелесты при моих опытах не прекращались.

Вскоре сомнений не осталось: за стеной есть какое-то пространство — постукивания отзывались глухим эхом.

Догадка подтвердилась и наблюдениями с улицы. Внимательный осмотр левого крыла привел к поразительному открытию: от угла, где сходились две стеныстроения, до крайнего окна по меньшей мере четыре метра; левая стена в моей комнате удалена от окна едва на метр — неужели толщина торцовой стены составляет три метра — для жилого дома по меньшей мере странно! Очевидно, за стеной находилось еще какое-то помещение, замурованное, без дверей и окон. Оттуда, по-видимому, и доносился странный шорох.

Обеспокоенный открытием, довольно долго я не выходил из дому, целыми часами предаваясь самоконцентрации. Правда, опыты давались с трудом — слишком часто я отвлекался, прислушиваясь к голосу пустоты. Да, так в моей цели не преуспеть; снова и снова я углублялся в себя и, только убедившись, что вновь обретенная мною свобода в силах противостоять внешнему миру, я начинал прислушиваться к шорохам в замурованной комнате.

Вскоре научился улавливать явственные оттенки, некий определенный звукоряд. Когда удавалось углубить процесс высвобождения и я ощущал себя более независимым от чужеродного влияния, чем обычно, звуки усиливались: что-то беспокойно сновало, билось в замкнутом пространстве вдоль стены, в бессильной ярости металось из угла в угол.

Когда же, подавленный чуждым естеством, я пассивно уступал несчастной двойственности — отголоски за стеной умиротворенно затихали.

Нечто загадочное, в высшей степени подстрекавшее любопытство, не давало покоя и холодным страхом перехватывало горло.

Позже, пока я изнемогал в борьбе с ненавистным врагом, компенсируя свою ущербность и утверждая собственное высокое «я», там, за стеной, вегетировало нечто, нарождалось чье-то бытие… Измученный неизвестностью, я решил пробить стену и вторгнуться в глухое пространство.

Действовать следовало, разумеется, осторожно и методично — не спугнуть бы странное существо. Едва удавалось прислушаться к таинственным движениям — все смолкало, а я вопреки своей воле разражался дьявольским хохотом и опять оказывался во власти моего alter ego.

— Вот наглая бестия, — негодовал я, несколько успокоясь после загадочного пароксизма хохота. — Ну погоди, доберусь до тебя, не уйдешь. Захватить бы эту тварь врасплох…

Не медля долее, я решился исполнить задуманное. Начертил мелом на стене четырехугольник, более или менее отвечающий моему росту, отбил штукатурку, осторожно стесал острым инструментом поверхность стены, так что осталась лишь тонкая перегородка: по моим расчетам, такая перегородка развалится от одного удара.

В тот же вечер закончив подготовку, я решил ворваться в замурованную комнату и захватить это «нечто», столь долго не дававшее мне покоя.

Дождило, мир погрузился в унылую осеннюю слякоть. Ранние сумерки пряли на узких пригородных улочках серые нити густого тумана, сочились сквозь слезящиеся решета обнаженных деревьев. Редкие фонари, будто погребальные свечи, отбрасывали желтые полосы, умиравшие в набухшем сыростью пространстве. Мокрые, осклизлые возы тащились по дороге, клацая продетыми в колеса цепями…

Я опустил шторы и зажег лампу.

Судорожное беспокойство ворожило неведомое. Положив усталую голову на руки, я углубился в тяжкий опыт высвобождения. Как обычно, вспоминал свой прежний характер, привычки, привязанности; отдавался канувшим в прошлое порывам, вживался в столь естественные прежде переживания, в которых до болезни моя индивидуальность воплощалась наиболее полно. Наконец устремился в глубины сознания, обретая подлинную сущность своего «я».

О счастье! Я снова тот светлый человек, с надеждой и верой смотрю в будущее, грудь моя полнится любовью к добру и красоте, восхищением жизнью и ее таинственным очарованием! Еще мгновенье — и я освобожусь, уже удалось нейтрализовать насилие, вот оно, мое чистейшее свободное «я»…

Быстрым взглядом окидываю комнату. Тотчас же с левой стороны в мое одиночество врывается шум: за стеной что-то бьется об пол, бросается наверх, к потолку, отчаянно царапает стены, содрогается в конвульсиях безысходных мучений…