Олег Кожин - Где живет Кракен Страница 3

Димка еще раз поглядел на неровный, разбитый грузовыми машинами, мотоциклами и дождями склон и страдальчески вздохнул. Скатиться подобно Генке, да еще и с девчонкой на раме, у него не хватило духу.

— Слезай, — бросил он Лысику. Та покорно соскочила на землю и снизу доверчиво посмотрела на Димку. Наткнувшись взглядом на ее большущие синие глазища, тот вздохнул еще раз и, лихо перекинув ногу через раму, тоже слез с велосипеда. Сланцы тут же утонули в густой и горячей пыли, и Димка поморщился, представив, как вечером придется мыть ноги. Но ощущение было приятное, и уже через пару секунд он принялся загребать пыль специально, стараясь пропускать наполненное солнцем тепло всей стопой.

Лысик молчаливо шагала рядом, и ее стоптанные голубенькие босоножки утопали в пыли почти по щиколотку. Спуск оказался не таким уж и крутым, хотя и неровным. Осенью стекающая со склона вода превращала его в непроходимое болото, а сейчас, жарким и душным летом все колеи и протоки высохли, и земля оказалась изрезана высохшими длинными шрамами, перевитыми, точно змеи или корни деревьев.

Пока они спускались, Димке приходилось вести велик обеими руками, но внизу он по привычке перехватил руль за середину и уверено повел его уже одной рукой. Задумавшись о своем, он даже вздрогнул, когда в свободную руку вцепилась маленькая теплая детская ладошка. Но, тем не менее, не повернулся, чтобы посмотреть, и, что уж совсем удивительно, не отнял руки. Почему-то это показалось ему очень приятным, вот так вот идти под жарким солнцем, загребать горячую пыль сланцами и ощущать в своей ладони слегка влажную ладошку семилетней девочки. Ему уже давно не было так хорошо. С тех пор, как не стало мамы, ему редко бывало хорошо.

— Дима, — позвала Лысик и, чтобы быть уверенной, что он точно ее услышит, слегка подергала его за руку.

— Мммм?

— Дим, а там правда Кракен живет?

— Правда.

— Такой, как в «Пиратах»? Как у Дэбби Джонса?

— Дэйви, — поправил ее Димка. — Дэйви Джонс. Дэбби — это женское имя.

— Дэйви, — согласно кивнула Лысик. — Такой же?

— Точно такой, — подтвердил Димка. — Только еще больше. Видишь, какую здоровую бочку себе занял?

Он махнул головой в сторону «бочки», которая с каждым их шагом становилась все более громадной. Казалось, это не они приближаются к ней, а сама цистерна ползет им навстречу, постепенно захватывая небо, облака, раскаленное солнце, редкий лес, горизонт… весь мир. Любое заброшенное здание выглядит страшным и зловещим, но это, ко всему прочему, носило еще и какую-то особенную печать мрачности. Окруженная изогнутой и ржавой оградой, похожей на кривые зубы давно умершего чудовища, цистерна выглядела, как замок злого колдуна, который по странной прихоти сделал его в виде большой бочки. Полуразрушенные смотровые вышки по углам ограды только усиливали сходство, выглядя этакими стрелецкими башенками, развалившимися под меткими выстрелами катапульт и требушетов.

— А, правда, что это он Вальку Копытина съел? — не унималась Рита.

— Правда. И Вальку, и Серегу, и Мишку. Всех троих. А головы себе оставил.

Лысик удивленно раскрыла рот. Глаза ее испуганно округлились.

— Зачем?!

Направив колесо велосипеда в глубокую колею, Димка задумчиво посмотрел на Лысика, прикидывая, действительно ли она такая доверчивая или просто издевается. Рита продолжала преданно смотреть ему в рот, ожидая ответа.

— Чтобы было с кем поговорить, — ответил он, наконец. — Тоскливо же весь день в бочке сидеть. Пока дождешься, чтобы к тебе еще какой-нибудь дурак свалился — сто лет пройти может. Так и со скуки помереть недолго.

— И что, вот так целыми днями с ними разговаривает и все?

Димка сделал вид, что глубоко задумался.

— Нууу… Нет, наверное. Еще в шахматы играет… в шашки, в «Чапаева» там…

Лысик неожиданно посмотрела на него со взрослой серьезностью и еще крепче сжав его ладонь, доверительно сказала:

— Я бы не хотела, чтобы нам головы оторвали… Дим, давай не пойдем?

И это прозвучало так искренне и доверчиво, что у Димки против воли сжалось сердце. Он остановился, повернулся к Лысику и, глядя в ее большие, небесно-синие глаза, честно сказал:

— Нет там никого. И не было никогда. Это нефтебаза старая, мне… — он запнулся, дернул щекой, но все же справился с собой и закончил — … мне мама рассказывала.

— Мы раньше этой дорогой часто ездили. Осенью — за грибами, зимой — на лыжах. Летом — на речку. Там дальше, — Димка махнул рукой по направлению убегающей за горизонт и прячущейся между деревьями разбитой грунтовки, — классное место есть. Папка рыбу ловил, а мы… с мамой… мы костер жгли. А потом шашлыки все вместе ели… или уху варили…

Он мотнул головой, отгоняя воспоминания, как назойливую пчелу, норовящую ужалить побольнее.

— Нет там никакого Кракена. Просто Геныч перед Катькой рисуется.

Глядя ему в глаза, Лысик маленькими пальцами сжала его ладонь и кивнула. Димка отвел взгляд первым, в горле стоял комок, глаза щипало, сердце гулко бухалось о грудную клетку, как застрявшая между оконными рамами ласточка. Отвернувшись, он резко вырвал руку из теплых объятий Ритиной ладошки и зло зашагал вперед, за ограду. Туда, где раздавались громкие спорящие голоса. Туда, куда мальчику и девочке ни за что нельзя приходить, взявшись за руки. К товарищам по играм.

Приподняв велик, он выволок колесо из колеи и направил в раззявленный проем между частоколом гниющих железных зубов. Сорванные с петель ворота валялись прямо на земле, и на них четко отпечатались три змеящихся следа — проехавшие здесь недавно велосипеды. Металлические листы гулко выгнулись, когда Димка наступил на них, а потом и загрохотали, когда по ним быстро пробежались запыленные синенькие босоножки Лысика.

Ребята стояли у самой стенки бывшего нефтяного резервуара и о чем-то горячо спорили. Точнее говоря, спорили только Генка и Стас. Пузырь трусливо стоял на приличном расстоянии, чтобы быть твердо уверенным, что не подвернется под горячую руку, а Катюшка демонстративно делала вид, что ей все это неинтересно. Она брезгливо ковыряла палочкой какое-то маслянистое пятно, на вид довольно свежее, вытекающее из дыры в цистерне. Димке вся эта картина напомнила передачу про дикую природу, которую им в школе как-то поставил вместо урока учитель краеведения. Там матерые рогатые олени бились друг с другом едва ли не до смерти, а большеглазая стройная самочка, безучастно следила за этим со стороны.

— Было, блин! Сам же слышал! — от крика на шее у Генки вздулись маленькие венки, пульсирующие и синие. — Не слышал, скажешь?