Евгений Константинов - Зверинец Страница 3

Некоторое время Колчин и бобр разглядывали друг друга. Потом бобр подошел к букетику ивовых веточек, взял передними лапами одну и принялся ее грызть. Это выглядело так прикольно, что Кыля не отказал себе в улыбке. Вообще-то он был заядлым охотником, и доведись ему, оказавшись с ружьем в руках где-нибудь в Тверской области на берегу какой-нибудь реки-Медведицы увидеть бобра, рука, наверное, не дрогнула бы — выстрелил бы в зверька. А, может, и не выстрелил бы…

Бобр, казалось, читая мысли охотника, оторвался от трапезы и уставился на него подозрительным взглядом. Хотя, какой у бобра может быть взгляд? Подозрительный, благодарный, несчастный, злой? Зверек, он и есть зверек.

— Может, выпьешь, приятель? — спросил Кыля, протягивая зубастому наполовину полную мензурку.

В ответ «приятель» потянул Кыле зажатую в лапе, наполовину обгрызенную ивовую веточку.

— А вот, давай! — ничтоже сумняшеся, он сполз поближе к зверьку и взял веточку. — Вот, давай, сначала я выпью и этой фигней закушу, а потом ты сделаешь то же самое. Выпить на брудершафт, извини, не могу.

Бобр, конечно же, ничего не ответил, но Кыле показалось, что зубастый прекрасно его понял. А черт его знает, может, звери всегда понимают, что им говорят люди. Просто ответить не могут. А если и отвечают, к примеру, как тот же Барсик, своим мяуканьем, так и люди этого понять не могут — не доросли до кошачьего языка. Впрочем, и Кылин соседский Зверинец, тоже его слова не понимал или не хотел понимать. А вы говорите — борбы-кошки-собаки…

Кыля пригубил водку и, вновь протягивая бобру мензурку, как и обещал, вгрызся в горькую ивовую веточку — так себе закуска. Кажется, бобр поступок оценил, потянулся носом к маленькому горлышку, нюхнул и тут же передернулся всем своим заматеревшим телом. Так, бывает, пьяницы передергиваются после принятия очередной дозы алкоголической отравы. Кыле не понравился вкус ивы, «приятелю» не понравился запах водки. Кыля сплюнул горечь, бобр еще немного покрутил головой, затем по-хозяйски собрал весь букетик, притащенный человеком с противоположного берега, и, посмотрев Кыле в глаза, ретировался в реку.

— Покедова, приятель, — сказал на прощание Кыля. — Впредь я буду называть тебя Леонидычем. В честь своего лучшего друга. Который, если говорить правду, бобров ненавидит. Ничего, вдруг проникнется, что его именем, то есть отчеством… Да, какой там — проникнется! Как бы морду мне не набил за такие приколы. С другой стороны, почему бы и не подколоть, сам-то Лёха Леонидыч известный приколист…

В тот раз Кыля был мало того, что после суток и абсолютно не выспавшийся, так еще и хорошенько поддатый. Как еще реку-то переплыл! От берега до берега — побольше длины футбольного поля. Но в этом плане Кыля, хоть и щуплый внешне, был внутренне закаленный — дай бог каждому — не напрасно в погранвойсках на Финской границе служил.

А еще у Николая Колчина было очень хорошо развито воображение. (Время от времени он мог представить себе такую кровищу кингятинскую, что даже не в квадрате, а в кубе покруче выходило — в лес со своими мозгами-сердцем-печенью-почками-конечностями не ходи, да не обидится Кивен наш Стинг).

На следующее утро о встрече с бобрами он даже не вспомнил. Вспомнил днем, когда уже по привычке собрался идти купаться. И вот тут-то ему слегка поплошало. В плане — была ли встреча на самом деле, или просто воображение не на шутку разыгралось?

Не мудрствуя лукаво, решил проверить. Тупо выпил водки, благо на работу предстояло выйти через сутки, догнался пивком, прихватил бутылочку, наломал ивовый букетик, и поплыл на ту сторону Москвы-реки.

Надо сказать, что переплыть ее было не так-то просто. Во-первых, — ширина; во-вторых, — течение, довольно-таки неслабое, в-третьих, — снующие туда-сюда воднотранспортные средства… Нет, Николай Колчин со всеми этими проблемами, конечно же, справлялся, но справлялся во многом, благодаря некой своей ауре, или даже какой-то снисходительности Всевышнего…

Кыля не знал, кто или что его оберегает в этих заплывах, хотя, на самом деле, это было очень экстремально — не удивительно, что до сих пор никто не удосужился повторить пример «пловца на тот берег». Получалось, что бобровый ландшафт — исключительно его место! И для Кыли это было очень важно. Он за бобровый ландшафт был готов сражаться, отстаивать на этот ландшафт свое мифическое право. Он проникся…

Еще он вспомнил, что неоднократно видел сны про реку, текущую мимо его дома, будто бы она очень сильно обмелела, превратившись буквально в ручеек, который можно перепрыгнуть. Другие сны были о том, как он над рекой летает — самостоятельно, без каких-то приспособлений. Сном вполне можно было назвать и общение с бобрами, если не учитывать, что «сон» этот длился уже больше месяца. А, может, во время очередного заплыва Кыля все-таки утонул и теперь существует не в том мире, в котором родился, а в каком-то параллельном?

— Барсик, Барсик, Барсик… Пойдем домой, Барсик.

— Да, идите уже домой, чтоб вас! — прорычал Кыля себе под нос, но, возможно, достаточно громко для того, чтобы Кошатница услышала его через открытую на кухне форточку. Да — плевать. Проявит соседка недовольство, так он ей тут же в глаза выскажет все, что о ней думает.

Кыля распахнул холодильник. Необходимый в данном случае напиток присутствовал. Пусть и в початой бутылке, но все-таки наполовину полной, а не наоборот. Тем более, и стограммовая бутылочка притулилась к поллитрухе, словно подберезовичек к стволу березки.

«У кого подберезовичек — у того и праздничек!» — вспомнил он любимую поговорку Лёхи Леонидыча, достал наполовину полную, превратил ее в наполовину пустую и захрумкал соленым огурцом.

Не прошло и десяти минут, как Колчин плыл на противоположный берег Москвы-реки, зажимая в одной руке букетик ивовых веточек, в другой — тот самый «подберезовичек». Вообще-то, вода была прохладной, если не сказать больше — как-никак осень на носу. Но Кыля был закаленный, не напрасно же во время службы на заставе каждый банный день обязательно после парилки зимой нырял в прорубь, в остальное время года делал продолжительные заплывы. Его на заставе даже Моржом прозвали.

Моржи, бобры… Все лучше — чем представители дворового Зверинца. Лучше безмолвно общаться с бобром Леонидычем, чем с Глухим, таксистом и иже с ними. Как же хорошо, что Кыля обнаружил бобровый ландшафт, где хотя бы ненадолго можно абсолютно расслабиться!

Когда до берега осталось совсем немного, у Колчина вдруг заболел затылок — словно по нему палкой ударили. Давление, что ли, подскочило? Или переутомился, пока плыл. Он, конечно, устал, но не до такой степени, чтобы выпустить из рук букетик и «подберезовичек». Кыля перевернулся на спину — плывя в таком положении, сил расходовалось меньше, и он мог оставаться на воде очень долго, лишь бы не замерзнуть.