Г. Брюк - История, рассказанная перед концом света, или Черт с вами! Страница 3

— Где же они берут? Неужели они выращивают пальмы? Или они… по вашим стопам — у граждан с подоконников?

— Они, — черт никак не мог перестать смеяться, — вообще-то растут у нас. У нас тепло. Ну, пальма как устроена? Там же ведь ей всякие удобрения нужно. Вот. А во-вторых, мы выращиваем на монастырском навозе.

Он кивнул для пущей убедительности.

— Католический навоз, испанский, опять же, из Южной Америки монастырей — он хороший, удобряет здорово. С православных — не поверите, одно сено. С опилками. И чем их только… ой. В общем, пальмы хорошо растут. Там мы обсаживаем — по краям, не у самого жара, сбоку. Ну, из пальмы древесины-то никакой, вот мы и меняем все, что есть. Так что пальмовые ветви у них все от нас. Это сейчас они искусственные воруют с кладбища.

Я накладывала себе варенья.

— С цветами воруют?

— Цветы тоже воруют, с проволокой. На венки. Вы знаете, иной раз обхохочешься: приходишь на поминки — ты покойника вытаскиваешь, а они цветы обдирают. Ну, а что, правда: нам-то венки даром не сдались, а у них не хватает. Так что бери с покойника венки и все остальное, если тебе так нужно, а этого уж как-нибудь оставь нам. А то неприлично получается. Да…

Он помолчал, щуря бесстыжие глаза.

— Джаз любите?

— Какой? — с любопытством спросила я.

— Ну, — черт призадумался, потом ответил со значением: — практически у нас любой.

— А где у вас джаз? — едко спросила я. — Неужели прямо там?

— У нас, — черт даже наклонился через стол, так, что мы оказались нос к носу, — джаз непосредственно в самом процессе. Это самая подходящая музыка для…

Он придвинулся еще ближе, потеряв всякое чувство меры.

— …в ней так много металлического! Это прекрасная мелодия! Нервное шипенье грешников на сковородках, легкий лязг посуды, волны серного воздуха, от которых кружится голова — вот джаз! А кто играет! Боже! Это невероятно!

Дымились пальцы, дымилась сигарета в пальцах, дымились спутанные волосы и даже само его дыхание исторгало дым.

— Скотт Джоплин! — воскликнула я. — Скотт Джоплин должен быть у вас!

И тихо добавила:

— Не там же он…

— Сударыня! — черт поднял руку жестом фокусника. — Все у нас. На этот счет не волнуйтесь и насчет благих дел и глупостей очень не злоупотребляйте. Потому что иной раз кажется, что человек поставил на полочку иконочку, и думает, будучи умный: ну что, поставлю и поставлю. На всякий, так сказать, случай. На самом деле, хе-хе-хе, там галочку поставят. Нам потом неприятность.

Он выпустил дым через ноздри и задумчиво произнес:

— Я не знаю, очень странные есть люди, очень странные, я их не понимаю. Им непременно нужно попасть туда.

Он показал глазами на потолок.

— А куда попадают, — спросила я с интересом, — вегетарианцы? Ну, например. Ведь у них же благие намерения?

Черт вздохнул.

— Бывает, так случается, что человек всем хорош. Но имеет какую-то простительную слабость. Ну, в этих случаях мы его все-таки забираем к нам, если он человек достойный. Ну, мало ли — с ума сошел. Потом, бывает так, что человек прожил тяжелую жизнь, интересную, а под старость лет ударился в какую-нибудь дурь. То душу спасает, то неубиением страдает, то по-вегетариански начинает лопать. Мы снисходительно на это смотрим. Ну, убежденный вегетарианец, конечно, дело другое…

Он раздавил окурок в неизвестно откуда появившейся и тут же исчезнувшей пепельнице.

— Господи, а что они там жрут! — произнес он с презрением. — А они жрут. Это, вон, у нас все по-человечески, а они же делают вид, что не едят ничего. Манную кашку жрут. Сядут по десять вокруг котла и ложками хлебают.

— А как же посуда?

— Да ну ее к черту! Нарзаном запивают. Считают, что это безгрешная каша.

Черт презрительно хмыкнул.

— А если в нее положить, например, — я подумала, — варенья?

— Ну… — по чертовской роже было совершенно ясно, что идея с манной кашей кажется ему неудачной, — если вам хочется, мы всегда можем наверху попросить тарелочку. В обмен на пару сосисок.

Тут захохотала я.

— Это прекрасно!

— Никаких проблем не будет, — сияя, заметил черт. — Она у них только несоленая.

— Ничего, посо… а соль у вас есть?

— Конечно, — не без кокетства подтвердил мой собеседник. — Соль у нас есть. Грехи нашего заведения весь океан морской не может смыть. Соли у нас предостаточно. Все острые высказывания, все слезы, все соленые шутки — все это у нас. Все, что сыплют на раны, все, что применяют для поротых задниц — все это у нас.

— У вас должно быть чертовски много соли.

— У нас чертовски много соли. У нас прекрасная бодрящая атмосфера.

— Соляные пещеры?

— Да, у нас есть и соляные пещеры. У нас нет только ксилита, сорбита и сахарина. Это все в чистилище. Ну, а более всего — там, наверху.

Он захохотал.

— У нас вообще очень хорошо. Единственная проблема — я вам советую приготовиться к этому — у нас очереди.

И немедленно поправился, заметив выражение моего лица:

— Нет, мы-то свое дело знаем, мы обслуживаем, я о другом. У нас очереди к людям. Все хотят увидеть кого-то. Кто хочет увидеть Джека-потрошителя, кто Карла Маркса, кто Иисуса Христа, наконец. Больше всего желающих увидеть Иисуса Христа. Короче говоря, чудовищные очереди.

Он не выдержал и прыснул.

— Чудовищные! Ха-ха-ха! Кто — апостола Петра, кто — апостола Павла, кто… многие наивные люди хотят увидеть Иуду.

Он заржал в голос.

— Идиоты!

— А как Иуда? — все-таки спросила я.

— Ну, это не по нашему ведомству, — черт даже немного обиделся. — Дураками не занимаемся.

И снова захохотал.

— Вот номер! Где, говорят, бывший апостол Иуда? Идиотины! Ха-ха-ха! У нас апостол Иоанн, Петр, и, наконец, Сам. У нас вообще хорошо. Ну, вот это надо заранее записываться. Потому что на одного Шекспира, к примеру, очередь на тысячу лет.

— Но я надеюсь, что та очередь, куда я надеюсь попасть, не слишком длинная?

— Это вы куда хотите попасть? — ревниво поинтересовался черт.

— Ну, у вас там должен быть такой… господин в цилиндре. Историк.

Черт прокашлялся.

— Господин в цилиндре, — строго сказал он, — имеет очень умного… коллегу. Который ему присоветовал заранее занимать все очереди. Если он к вам еще как-нибудь зайдет, скажите ему, что такие фокусы не проходят. Очереди занимаются индивидуально. Вот как поступил — сразу тебе и определять все. Сразу и думай, куда тебе записываться. А то “со мной тут не стояло” — у нас вот этого не бывает. А то он же ходил: можно мне туда-то записаться, туда-то… Нет. У нас этого не бывает. В конце концов, вопрос никогда не решен окончательно. Мы не можем знать, что выкинут там, наверху.