Чарльз Уильямс - Сошествие во Ад Страница 3

Стенхоуп посмотрел на нее, словно внезапно прозрев, потом медленно произнес:

— Отчасти так, но никакой необходимости в этом нет. Можно сказать, что это — случайность.

— Нет, Хор оставляем, — решила миссис Парри. — Я уже вижу, как это будет: деревья — или нет, лучше — листья, листья с деревьев, их много, они пригодятся молодым — что за прелесть!

— Отличная мысль, — прокомментировала Миртл Фокс. — И как правдиво!

— Правдиво? — вполголоса переспросила Паулина.

— А разве нет? — живо повернулась к ней Миртл. — Деревья очень расположены к людям. И цветы, и листья. Я всегда это чувствую. Может, ты и не замечаешь, а я отношусь к природе мистически, как Вордсворт.[2] Я бы тоже целыми днями бродила среди деревьев, слушала бы шорох листьев и ветер. Только почему-то никогда не хватает времени. Но я верю, что все они передают нам что-то своим дыханием, и это так хорошо! Ведь для того, чтобы обрести мир, мы должны погрузиться в себя, а деревья, облака и все прочее нам помогают. Человек никогда не должен быть несчастным. Природа так ужасно хороша… А вы как думаете, мистер Стенхоуп?

Стенхоуп молча ждал, пока миссис Парри живо обсуждала с ближайшими соседями особенности костюмов будущего Хора. Теперь он повернулся к Миртл и ответил:

— Насчет того, что природа ужасно хороша? О да, мисс Фокс. Вы действительно хотели сказать «ужасно»?

— Ну да, — сказала мисс Фокс. — Ужасно — страшно — очень.

— Да, — сказал Стенхоуп. — Очень. Только — простите мне эту привычку писателя, — но когда я говорю «ужасно», то имею в виду «полный ужаса». У вас получается — «страшное хорошее»?

— Не понимаю, как хорошее может быть страшным, — с негодованием отвергла его предположение мисс Фокс. — Если вещь хорошая, как же она может пугать?

— Это вы сказали «ужасно», я только не согласился с вами, — с улыбкой напомнил Стенхоуп.

— Если нас что-то пугает, — задумчиво проговорила Паулина, глядя вдаль из-под полуприкрытых век, — разве не может оно при этом быть благим?

Стенхоуп с интересом посмотрел на нее.

— Конечно, может. Разве не по внутреннему трепету узнаем мы о Всевышнем?

— Тогда они будут в зеленых тонах, — гнула свое миссис Парри. — От салатового до темно-зеленого, с золотыми поясами и вышивкой в виде переплетенных веток. И еще у каждого в руках по ветке, лучше разной длины. А чулки цвета темного золота.

— Вместо стволов? — уточнил приятель Аделы, Хью Прескотт.

— Именно, — подтвердила миссис Парри и вдруг засомневалась. — Может, все-таки оставить их листьями… Когда тихо, они могут стоять, скрестив ноги…

— Друг с другом? — уточнила Адела с деланным изумлением.

— Милочка, не глупи, — сказала миссис Парри. — Я имела в виду вот что, — и она четко воспроизвела третью балетную позицию.

— Мне ни за что так не устоять, — убежденно сказала Миртл.

— Будете держаться за плечи соседей, — с некоторым сомнением проговорила миссис Парри, — а если при этом немного покачиваться, так даже и неплохо. Нет, лучше с этим не связываться. Пусть чулки будут зеленые, тогда можно будет организовать такие живописные группы… Можно, мы назовем их «Хор Листьев-Духов», мистер Стенхоуп?

— Свежо, — заметила Миртл.

Адела, наклонившись к Хью Прескотту, проговорила вполголоса:

— Говорила я тебе, Хью, она загубит пьесу. Она же понятия не имеет о целостности. Вместо того чтобы зарубить этот Хор на корню, она возится с названием. Я бы прекрасно обошлась и без Хора. Он вряд ли уступит, но позиции у него довольно слабые.

Стенхоуп тут же опроверг ее предположения.

— Оставьте его Хором, — сказал он, — или, если хотите, я подберу имя для солиста, а остальные могут просто петь и танцевать. Но, боюсь, «Листья-Духи» заведут нас не туда.

— Тогда, может, «Хор Сил Природы»? — предложила Миртл, но Стенхоуп, улыбнувшись, ответил непонятно:

— Попробуйте лучше расположить к себе деревья, — и покачал головой.

— Между прочим, Хор-то какой — женский? — полюбопытствовал вдруг Прескотт.

— О да, мистер Прескотт, — отозвалась миссис Парри прежде, чем уразумела вопрос, а уразумев, добавила: — Я, по крайней мере, могу представить их только женщинами… Разве не так?

Видимо, жажда целостности заставила Аделу возразить:

— Мне они представляются недифференцированной сексуальной стихией.

Шепот Хью: «Не больно-то это интересно» девушка постаралась не услышать.

— Не могу сказать, что я подразумевал конкретно мужчин или женщин, — сказал Стенхоуп. — Я же говорил — это попытка представить иной способ существования. А вот что ему больше соответствует — мужчины или женщины — это действительно вопрос.

— Если они у нас будут листьями, — предложила мисс Фокс, — давайте и оденем их в огромные зеленые листья. Тогда никто не поймет, юбки они носят или брюки?

На миг стало тихо — присутствующие осмысливали неожиданное предложение — потом миссис Парри категорически заявила:

— Не думаю, что это пойдет.

А Хью Прескотт шепнул Аделе:

— Как тебе — Хор Фиговых Листьев?

— Почему бы не воспользоваться опытом старинных пантомим или музыкальных комедий и не одеть женский хор в изысканные мужские костюмы? — сказал Стенхоуп. — Шекспир так и делал при каждом удобном случае и, надо сказать, добивался удивительно глубокого воздействия. Вряд ли мы придумаем лучше. Мужские голоса вряд ли подойдут, разве что мальчишечьи, и женские платья тоже.

Миссис Парри вздохнула, и все опять задумались над этой нелегкой проблемой. Адела Хант и Хью Прескотт рассуждали о современных постановках. Паулина откинулась в кресле, как и Стенхоуп, и задумалась над словами об «ином способе существования» и «ужасном благе», гадая, нет ли между ними связи, а если есть, то, может быть, Хор — только попытка выразить в поэтической форме благо столь чуждое, что оно оборачивается ужасным. Она никогда не думала о благе как о чем-то страшном, и уж, конечно, не видела ничего благого в тайном ужасе ее собственной жизни. Но зато она отчетливо почувствовала нечто нечеловеческое в величавых, живых стихах Хора. Ее раздражало, что мало кого из собравшихся действительно привлекает поэзия как таковая и конкретно поэзия Стенхоупа. Он — великий поэт, один из немногих, но вот что бы он стал делать, если бы однажды вечером встретил на улице самого себя? Наука для такого случая обзавелась специальным термином — «doppelganger», раздвоение личности, и это как-то не обнадеживает.

Когда-то, еще в школе, в наказание за несделанное домашнее задание ей пришлось учить стихи: