Чарльз Уильямс - Сошествие во Ад Страница 3

Стенхоуп посмотрел на нее, словно внезапно прозрев, потом медленно произнес:

– Отчасти так, но никакой необходимости в этом нет. Можно сказать, что это – случайность.

– Нет, Хор оставляем, – решила миссис Парри. – Я уже вижу, как это будет: деревья – или нет, лучше – листья, листья с деревьев, их много, они пригодятся молодым – что за прелесть!

– Отличная мысль, – прокомментировала Миртл Фокс. – И как правдиво!

– Правдиво? – вполголоса переспросила Паулина.

– А разве нет? – живо повернулась к ней Миртл. – Деревья очень расположены к людям. И цветы, и листья. Я всегда это чувствую. Может, ты и не замечаешь, а я отношусь к природе мистически, как Вордсворт. [2] Я бы тоже целыми днями бродила среди деревьев, слушала бы шорох листьев и ветер. Только почему-то никогда не хватает времени. Но я верю, что все они передают нам что-то своим дыханием, и это так хорошо! Ведь для того, чтобы обрести мир, мы должны погрузиться в себя, а деревья, облака и все прочее нам помогают. Человек никогда не должен быть несчастным. Природа так ужасно хороша… А вы как думаете, мистер Стенхоуп?

Стенхоуп молча ждал, пока миссис Парри живо обсуждала с ближайшими соседями особенности костюмов будущего Хора. Теперь он повернулся к Миртл и ответил:

– Насчет того, что природа ужасно хороша? О да, мисс Фокс. Вы действительно хотели сказать «ужасно»?

– Ну да, – сказала мисс Фокс. – Ужасно – страшно – очень.

– Да, – сказал Стенхоуп. – Очень. Только – простите мне эту привычку писателя, – но когда я говорю «ужасно», то имею в виду «полный ужаса». У вас получается – «страшное хорошее»?

– Не понимаю, как хорошее может быть страшным, – с негодованием отвергла его предположение мисс Фокс. – Если вещь хорошая, как же она может пугать?

– Это вы сказали «ужасно», я только не согласился с вами, – с улыбкой напомнил Стенхоуп.

– Если нас что-то пугает, – задумчиво проговорила Паулина, глядя вдаль из-под полуприкрытых век, – разве не может оно при этом быть благим?

Стенхоуп с интересом посмотрел на нее.

– Конечно, может. Разве не по внутреннему трепету узнаем мы о Всевышнем?

– Тогда они будут в зеленых тонах, – гнула свое миссис Парри. – От салатового до темно-зеленого, с золотыми поясами и вышивкой в виде переплетенных веток. И еще у каждого в руках по ветке, лучше разной длины. А чулки цвета темного золота.

– Вместо стволов? – уточнил приятель Аделы, Хью Прескотт.

– Именно, – подтвердила миссис Парри и вдруг засомневалась. – Может, все-таки оставить их листьями… Когда тихо, они могут стоять, скрестив ноги…

– Друг с другом? – уточнила Адела с деланным изумлением.

– Милочка, не глупи, – сказала миссис Парри. – Я имела в виду вот что, – и она четко воспроизвела третью балетную позицию.

– Мне ни за что так не устоять, – убежденно сказала Миртл.

– Будете держаться за плечи соседей, – с некоторым сомнением проговорила миссис Парри, – а если при этом немного покачиваться, так даже и неплохо. Нет, лучше с этим не связываться. Пусть чулки будут зеленые, тогда можно будет организовать такие живописные группы… Можно, мы назовем их «Хор Листьев-Духов», мистер Стенхоуп?

– Свежо, – заметила Миртл.

Адела, наклонившись к Хью Прескотту, проговорила вполголоса:

– Говорила я тебе, Хью, она загубит пьесу. Она же понятия не имеет о целостности. Вместо того чтобы зарубить этот Хор на корню, она возится с названием. Я бы прекрасно обошлась и без Хора. Он вряд ли уступит, но позиции у него довольно слабые.

Стенхоуп тут же опроверг ее предположения.

– Оставьте его Хором, – сказал он, – или, если хотите, я подберу имя для солиста, а остальные могут просто петь и танцевать. Но, боюсь, «Листья-Духи» заведут нас не туда.

– Тогда, может, «Хор Сил Природы»? – предложила Миртл, но Стенхоуп, улыбнувшись, ответил непонятно:

– Попробуйте лучше расположить к себе деревья, – и покачал головой.

– Между прочим, Хор-то какой – женский? – полюбопытствовал вдруг Прескотт.

– О да, мистер Прескотт, – отозвалась миссис Парри прежде, чем уразумела вопрос, а уразумев, добавила: – Я, по крайней мере, могу представить их только женщинами… Разве не так?

Видимо, жажда целостности заставила Аделу возразить:

– Мне они представляются недифференцированной сексуальной стихией.

Шепот Хью: «Не больно-то это интересно» девушка постаралась не услышать.

– Не могу сказать, что я подразумевал конкретно мужчин или женщин, – сказал Стенхоуп. – Я же говорил – это попытка представить иной способ существования. А вот что ему больше соответствует – мужчины или женщины – это действительно вопрос.

– Если они у нас будут листьями, – предложила мисс Фокс, – давайте и оденем их в огромные зеленые листья. Тогда никто не поймет, юбки они носят или брюки?

На миг стало тихо – присутствующие осмысливали неожиданное предложение – потом миссис Парри категорически заявила:

– Не думаю, что это пойдет.

А Хью Прескотт шепнул Аделе:

– Как тебе – Хор Фиговых Листьев?

– Почему бы не воспользоваться опытом старинных пантомим или музыкальных комедий и не одеть женский хор в изысканные мужские костюмы? – сказал Стенхоуп. – Шекспир так и делал при каждом удобном случае и, надо сказать, добивался удивительно глубокого воздействия. Вряд ли мы придумаем лучше. Мужские голоса вряд ли подойдут, разве что мальчишечьи, и женские платья тоже.

Миссис Парри вздохнула, и все опять задумались над этой нелегкой проблемой. Адела Хант и Хью Прескотт рассуждали о современных постановках. Паулина откинулась в кресле, как и Стенхоуп, и задумалась над словами об «ином способе существования» и «ужасном благе», гадая, нет ли между ними связи, а если есть, то, может быть, Хор – только попытка выразить в поэтической форме благо столь чуждое, что оно оборачивается ужасным. Она никогда не думала о благе как о чем-то страшном, и уж, конечно, не видела ничего благого в тайном ужасе ее собственной жизни. Но зато она отчетливо почувствовала нечто нечеловеческое в величавых, живых стихах Хора. Ее раздражало, что мало кого из собравшихся действительно привлекает поэзия как таковая и конкретно поэзия Стенхоупа. Он – великий поэт, один из немногих, но вот что бы он стал делать, если бы однажды вечером встретил на улице самого себя? Наука для такого случая обзавелась специальным термином – «doppelganger», раздвоение личности, и это как-то не обнадеживает.

Когда-то, еще в школе, в наказание за несделанное домашнее задание ей пришлось учить стихи:

Мой мудрый сын, кудесник Зороастр,