Брайан Стэблфорд - Ангел боли Страница 30

— Если это только не было сон, — он слегка вздрогнул. — Она убила человека, подвесив его в воздухе и открутив его голову от тела так… как росомаха разрывает рака. Но это мог быть сон.

— Ты так полагаешь?

Он покачал головой и признал:

— Нет. Когда я раньше наблюдал чужими глазами, то, что я видел, бывало реально. Здесь то же самое. Я видел то, что видели другие, и сложно сомневаться в том, что я видел. Я бы мог легко поверить, что это сон, так как мои чувства кажутся искаженными, и моя собственная комната выглядит незнакомой.

— Это реальность, — сказала Мандорла. — Даже если бы это был сон, который мы с тобой разделили, он был бы достаточно реальным. Никогда в этом не сомневайся. Все это реально, каким бы странным оно ни казалось. Что бы ты ни увидел, Дэвид — верь этому!

Он не мог сказать, почему она так настаивает, но огонь был неправильным, и воздух был неправильным, и само пространство казалось извращенной действительностью. Если мир приобретает форму и содержание сна, напомнил он себе, все равно нужно жить как можно лучше. Это то, что делают падшие ангелы, это самая их суть. Их сны наделены властью изменять вид мира.

Но как могла исцелиться его рука? Чья врачующая магия совершила это и почему? Может, что-то пытается уничтожить его способность к видениям, лишив его боли?

Чего хотят Паук и Мандорла? Какие планы придуманы Пауком, изучившим современный мир? Чему он научился?

Она подвинулась, чтобы коснуться его лба своими тонкими пальцами, словно проверяя, не начался ли у него жар. Кончики её пальцев касались его очень нежно, и он знал, что она вполне понимает, что с ним творит её нежность. Она играла с ним, как всегда играла с чувствами людей, полагая, что его осведомленность о её истинной природе не помешает ему откликнуться на её красоту, голос и соблазнительные жесты. Он неловко уклонился от её руки, но она лишь рассмеялась.

— Тебе нечего меня бояться, Дэвид, — сказала она ему, как будто, часто повторяя эти слова, могла заставить его поверить. — Я лучший союзник, чем кто-либо ещё. Пока тайна сгущается вокруг тебя — я лучше, чем Пелорус, даже если бы он был здесь, и гораздо лучше, чем преданная тебе Корделия.

Он не мог себе представить, что она серьезно собирается соблазнить его в его собственном доме, и даже подозрение, что это сон, не заставило его изменить своё поведение. Он снова попытался отодвинуться и поднял правую руку, чтобы удержать её.

Прикосновение пальцев к её коже пронзило его электричеством. Боль, которая так загадочно исчезла из его руки вместе с нанесенной волчьими зубами раной, теперь вернулась к нему, как голодное пламя, и кожа его предплечья заныла так, словно её снова прокусили невидимые челюсти. Он почувствовал, как ломается кость и сломанные части задевают друг друга, и его рука конвульсивно вцепилась в кисть Мандорлы.

В тисках его пальцев её кисть начала изменяться, деформироваться, превращаться, гладкая кожа прорастала жесткой шерстью.

Мандорла была одета соответственно приличиям — нижние юбки, корсет под черной тканью. Её одежда успокаивала Дэвида, потому что он не представлял, как она выберется из всего этого, если захочет превратиться в волка; сейчас он понял, что был совершенно неправ относительно её затруднений. Она имела опыт превращений, и пока плоть изменялась и её формы были неопределенны, она как-то освободилась от большей части оболочек. Она бы полностью освободилась, если бы он не сжимал некоторое время её верхние конечности, не давая ей избавиться от перчаток.

Боль, которая усилила его хватку, теперь ослабила её, и он понял, что не может больше удерживать волчицу. Она вырывалась из его рук, падая на пол, выкручиваясь из одежды, приобретая свою истинную форму. Когда он сел на кровати, кровь, вытекавшая из раны на правой руке, промочила покрывало, а Мандорла запрыгнула на кровать, встав над ним. Она была неестественно большой и бледной, но её фиалковые глаза все так же ярко светились, полные страшной угрозы.

Он безнадежно пытался отодвинуть её, но ему не хватало сил. Тяжелый воздух, становившийся все более вязким с каждой уходящей секундой, затруднял его дыхание и душил его. Придавив передними лапами его грудь, она медленно потянулась к нему своей огромной бледной головой. Её челюсти приоткрылись, показав розовый язык. Он чувствовал на своем лице её горячее дыхание.

Он знал, что, находясь в форме волка, она сохраняла только самые отрывочные остатки своего человеческого разума — но он понятия не имел, насколько ведущий её теперь инстинкт может быть сдержан рудиментами сознательных мотивов и целей. Он знал, что если она разорвет его горло, то только потому, что не сможет остановить себя.

Но она не нападала. Ею завладела неуверенность. Она бешено замахала длинным хвостом и сжалась, словно какая-то невидимая угроза появилась из стены за кроватью.

Как бывало раньше, комната неожиданно наполнилась светом. Свет проходил не через зашторенные окна, а из большого овального зеркала на двери гардероба и из зеркала на стене рядом с умывальником. Вязкий воздух, который наполнили реки света, был зажжен ими, начал мерцать и искриться сам. Крошечный ночник около кровати вспыхнул, как взрывающаяся звезда.

Свет растекся по простыням и поврежденной коже Дэвида, словно ртуть. Он омыл его глаза и почти ослепил, но Дэвид почувствовал, как Мандорла двигается, поворачиваясь на кровати к гардеробу. Затем он услышал её крик. Она издала занятный мяукающий звук, более присущий кошке, чем собаке. Резкий звук был полон недоумения и страха.

«Дело не в ней, — подумал Дэвид. — Её забирают, как Пелоруса. Она становится пленницей, так что может даже не пытаться вмешаться». Он поднял свою сломанную, кровоточащую, измученную руку, растопырив пальцы, словно требовал от света успокоиться, остановиться, подчиниться его воле.

И свет подчинился.

Пока он поднимал руку в приказном жесте, интенсивность света уменьшилась, и он обнаружил, что может смотреть сквозь сияние. Оно исходило из жидкого воздуха, свиваясь в кружащееся озеро сияния, которое наполнило комнату до уровня кровати и распространялось через зеркало на гардеробе в какую-то сказочную страну извне, и он не мог видеть его далекие берега.

Хотя в комнате свет оставался чистым, в зеркале он растворился до слабого свечения, отраженного водой, волны которой мягко набегали на песчаный берег. На берегу Дэвид видел деревья с искривленными стволами и яркой пышной листвой. Между ветвей деревьев перемещались чьи-то тени, но он не мог разглядеть существ, которые их отбрасывали. Мандорла также смотрела в этот зазеркальный мир. Она села в ногах кровати, подняв одну лапу, словно пытаясь удержать прилив неземного света. Несколько мгновений оба не шевелились, зачарованные удивлением. Затем Мандорла опустила лапу и подобралась для прыжка. Дэвид почувствовал давление её задней лапы через простыню, около его собственной ноги, затем волчица с силой оттолкнулась, бросив себя вперед мощным рывком. Прыжок перенес её сквозь овальное зеркало, словно это было открытое окно.