Фрэнсис Вилсон - Могила Страница 31

Это заняло немало времени. Прошел август, остался позади День труда, снова начались занятия в школе. К концу сентября участок мистера Канелли опять начал хорошеть. Взошла и зазеленела новая трава.

По-видимому, этого и ожидали мерзавцы.

В час тридцать ночи в воскресенье Джека разбудили звуки сирен. У дома мистера Канелли сверкали красные огни. Джек торопливо натянул джинсы и помчался к месту событий.

Первые результаты своей деятельности он заметил еще подходя к дому. Прямо перед ним у тротуара лежал на боку темный фургон… При свете уличного фонаря Джек разглядел, что ходовая часть сломана, коробка передач сорвана, дифференциал искорежен, в воздухе висел запах бензина, бензобак протекал. Рядом стояла пожарная машина, готовясь приступить к работе.

Джек подошел к передней части дома, где носом к забору торчал желтый «камаро». Ветровое стекло машины было все в трещинах, из-под капота вырывался пар. С первого взгляда он понял, что поврежден радиатор, искривлена передняя ось и сломан двигатель.

Мистер Канелли стоял на ступеньках. Он махнул Джеку и вложил ему в руку пятьдесят долларов.

Они видели, как отбуксировали машины, как поливали улицу из брандспойта, как уехали пожарные, а потом и полицейские машины. Внутри у Джека все пылало. Ему казалось, только захоти, и он может оторваться от земли и полететь. Никогда еще он не чувствовал себя так здорово. Никакая травка, таблетки или инъекции не дали бы ему такого ощущения.

Так он поймался на этот крючок.

Глава 5

Прошел час, в который вместились три пива, а потом и два кира — неудивительно, что он наболтал больше чем хотел. От мистера Канелли он перешел к другим умело прокрученным делам. Казалось, слушая его, Калабати получала удовольствие, особенно когда он говорил о тех болевых приемах, которые он применял, чтобы наказание соответствовало преступлению.

Многое способствовало тому, что у него развязался язык. Во-первых, интимность обстановки. Казалось бы, они с Калабати занимают самое уединенное и дальнее крыло «Аллеи Пикок». Но в этом крыле разговаривали еще десятки людей, их голоса сливались в однотонный гул, за которым были не слышны их собственные слова. Однако важней всего была Калабати. Она слушала с таким вниманием, что он рассказал больше, чем нужно; он говорил и говорил, лишь бы удержать на себе ее зачарованный взгляд. Он говорил с ней так, как не говорил ни с кем и никогда, может быть только с Эйбом. Но тот узнавал о нем постепенно, в течение нескольких лет, и многое из происшедшего видел сам. А вот у Калабати был невероятный дар слушателя.

Рассказывая, Джек наблюдал за ее реакцией, боясь, что она, как Джия, отвернется от него. Но Калабати явно не Джия. Ее глаза возбужденно и… восхищенно блестели.

Однако пора было заткнуться. Он уже достаточно наболтал. Они какое-то время сидели молча, вертя в руках пустые бокалы… Джек уже готов был спросить, не хочет ли она добавить еще, когда Калабати повернулась к нему:

— Вы не платите налоги, верно?

Это утверждение ошарашило его. Он почувствовал неловкость — почему она так думает?

— Для чего вы это сказали?

— Мне кажется, вы пария по собственной воле, я права?

— «Пария по собственной воле»? Хорошо сказано.

— Может быть, но это еще не ответ на мой вопрос.

— Я, как бы это сказать, что-то вроде суверенного штата. И в пределах своих границ не признаю ни одного правительства.

— Вы практически живете и работаете вне общества. Почему?

— Я не интеллектуал и потому не могу представить вам разработанный манифест. Просто мне нравится так жить.

Ее глаза впились в него.

— Нет, это не так. Что-то вас сломило. Но что?

До чего же проницательна эта женщина!

Такое впечатление, что она заглядывает ему в мысли и читает его секреты. Да, действительно был такой случай, который отдалил его от всего «цивилизованного» общества. Но об этом он не мог ей рассказать. Конечно, с Калабати ему легко, но Джек не был готов признаться в убийстве.

— Предпочитаю умолчать об этом.

Она изучающе смотрела на него.

— Ваши родители живы?

Джек почувствовал, как внутри у него все сжалось.

— Только отец.

— Понятно. А ваша мать умерла естественной смертью?

«Она действительно может читать мысли! Это единственное объяснение ее невероятной прозорливости!»

— Нет, но я больше не желаю говорить на эту тему.

— Ладно. Однако вы стали тем, кто вы есть, и я уверена, что причиной тому — ваша гордыня.

Ее уверенность обескураживала и одновременно согревала. Он решил переменить тему:

— Вы голодны?

— Просто умираю с голоду!

— Хотите куда-нибудь пойти? Я знаю несколько хороших индийских ресторанчиков…

Она поморщилась.

— Значит, будь я китаянкой, вы предложили бы мне яичный рулет? Я что, одета в сари?

— Конечно, нет. — Ее облегающее белое платье, скорее всего, от какого-нибудь парижского модельера. — Тогда во французский?

— Какое-то время я жила в Париже. Но сейчас я в Америке и хочу есть американскую еду.

— Отлично, я люблю есть там, где можно расслабиться.

— Мне хотелось бы в «Бифстейк Чарли».

Джек разразился смехом.

— Есть один такой недалеко от моего дома! Я частенько туда заглядываю. В основном потому, что когда я собираюсь поесть, то ценю количество, а не качество.

— Отлично. Значит, вы знаете дорогу.

Джек наполовину приподнялся, но затем уселся снова.

— Подождите. Там ведь подают ребрышки. А индусы, насколько я знаю, свинину не едят, разве не так?

— Нет, не так. Вы перепутали нас с пакистанцами. Они — мусульмане, а мусульмане не едят свинину. Мы — индусы. Мы не едим говядину.

— Но тогда почему «Бифстейк»?..

— Я слышала у них отличный салатный бар, большой выбор креветок… и «все пиво, вино и сангрии… которые вы только сможете выпить».

— Тогда вперед, — сказал Джек, поднимаясь и предлагая Калабати руку.

Она скользнула в туфли и поднялась единым плавным движением. Джек бросил на стол десять долларов двадцать центов, и она направились к выходу.

— А как же чек? — спросила Калабати с озорной улыбкой. — Уверена, вам могут сделать сегодня скидку.

— Я использую короткую схему.

Она засмеялась. О, сладчайшие звуки!

Пока они шли к выходу, Джек ощущал приятную теплоту руки Калабати на своих бицепсах и всеобщее внимание, которое они привлекали.

От «Аллеи Пикок» в «Уолдорфе» на Парк-авеню до «Бифстейк Чарли» в Вест-Сайде дистанция огромного размера. Но Калабати перешла из одного общества в другое с такой же легкостью, с какой переходила сейчас от одного гарнира к другому в переполненном салатном баре, где ею восхищались куда откровеннее, чем в «Уолдорфе». Калабати оказалась совершенно непритязательной, и Джек нашел это очаровательным. Хотя, положа руку на сердце, он все находил в ней очаровательным.