Виктор Песиголовец - Лицо порока Страница 31

— Что это сегодня с тобой, ласточка? — я задыхался в крепких объятиях Ольги, но был совершенно очарован ее диким азартом.

— Соскучилась! А когда я соскучилась — пощады не жди! — почти прорычала она, больно покусывая сосок на моей груди.

Я заерзал, стараясь увильнуть от свирепых зубок голодного звереныша с кругленькой румяной попкой.

— Ты что же, хочешь разгрызть сосок, как орех? — я сжимал эту попку, будто резиновый мяч.

Ольга не услышала моих слов и продолжала истязать мое бедное тело. Тогда я рывком сбросил ее и подмял под себя. Но она и не думала униматься. Змеей юркнула вниз и опять впилась в мою грудь, а руками крепко обхватила за спину. Применив силу, я все-таки придал Ольге нужное положение. Затем коленом раздвинул бедра… Но тут она вдруг захватила ртом все мое ухо и затеребила его, как щенок тряпку. Я взвизгнул от боли. Если дело так пойдет и дальше, то сегодня мне предстоит уйти отсюда инвалидом.

Короткая, но ожесточенная схватка изнурила нас обоих. Я откинулся на подушки, а Ольга, мокрая, со слипшимися на лбу прядями волос, поднялась с кровати, чтобы принести мне сигарету. Сигареты лежали в кармане куртки, куртка же валялась на полу в прихожей.

— Кури, Ванечка!

— Прикури мне сама!

— Не умею, солнышко!

Ольга снова уселась возле меня. Она жаждала ласк. Терлась о мою грудь и похотливо ухмылялась. Ее глаза заволакивала пелена истомы. Какая удивительная метаморфоза произошла с этой женщиной! Ведь еще совсем недавно она была скромницей, жутко стеснявшейся подержать в руках мужское достоинство.

— Я сейчас, котенок! Докурю и буду тебя целовать, — пообещал я, прикидывая, как бы подольше потянуть время — измятые шары внизу живота невыносимо ныли.

— Быстрее кури и целуй! Быстрее! — почти умоляла Ольга.

Я бросил окурок в пепельницу на тумбочке и начал целовать Ольге живот. Ей это особенно нравилось. Потом принялся за грудь. Передавать инициативу этой взбешенной кобылке мне было боязно.

Провозившись не меньше часа, мы — голые и потные — перешли на кухню. Ольга кормила меня ужином и все время целовала.

Когда, наконец, она заметила и подобрала пакеты с принесенной мной провизией, то сразу набросилась с упреками:

— Зачем ты все это притащил? У нас жратвы полный холодильник! Сколько тебя просить?

— Были деньги, вот и купил, — оправдывался я.

— Это очень похоже на плату проститутке! А я, — она ткнула тоненьким, наманикюренным пальчиком себе в пышную грудь, — не проститутка! Я с тобой потому, что люблю. И, кроме твоей любви, мне ничего от тебя не нужно! Ты понял?

— Успокойся, ради Бога! — махнул я рукой и привлек ее к себе, усадил на колени. — Мне просто захотелось порадовать тебя чем-нибудь вкусненьким.

Ольга обняла меня за шею и, вздохнув, улыбнулась. Ее гнев уже улетучился.

— Прости, Ванечка… Я просто тебя люблю, — нежно проворковала она и ласково заглянула мне в глаза. — Я так счастлива, что ты у меня есть.

Я благодарно припал к ее руке.

Глава шестая

Ноги мои зажили на удивление быстро. Опухоль спала, ранки затянулись. О том, что мне довелось увидеть по милости Устина, я старался не думать. Это было выше всякого понимания, и я решил, что незачем излишне перегружать мозг, пытаясь разгадать заведомо неразгадываемую загадку. Но попасть туда, где мне уже пришлось один раз побывать, очень хотелось. Четверг — день выхода газеты — для этого подходил, как никакой другой, и я, обув крепкие армейские сапоги, отправился в Ивановку.

…Половина девятого утра. Жарко натопленная светелка. Пахнет травами. — Боишься? — спрашивает меня Устин, хитровато щурясь. От этого щелки его глаз становятся почти неразличимыми на скуластом, морщинистом лице.

— Да так себе, — неуверенно говорю я. — Вот только не понимаю, зачем раздеваться перед перемещением?

Старик колотит свое зелье и пускает клубы голубого дыма из своей трубки.

— Нельзя тебе одетым. Есть риск, что одежда воспламенится во время полета.

— Но на вас же не загорается! — возражаю я.

— На мне нет. У меня богатый опыт таких перемещений, — терпеливо объясняет Устин. — Я знаю, как надобно держаться, чтобы избежать искр.

Искр? Каких искр? Я их не видел. Может, просто не заметил?

— Как же все-таки можно, находясь в хате, попасть в другое измерение? — пытаюсь разгадать эту тайну, которая мучит меня уже несколько дней.

— Объяснить трудно, — вздыхает старик, приглаживая свои седые волосы. — В пространстве, Ванятка, есть, как это говорят знатоки, блуждающие дыры, ну, вроде как соединительные каналы. Их немало, люди, бывает, попадают в них случайно.

— И погибают?

— В большинстве случаев — да! Потому, что их тела неподготовлены к полету. Умирают в основном сразу, как только соприкоснутся с энергией, исходящей из канала. Порой людей даже не успевает засосать. Их трупы тогда остаются в нашем мире.

Я изумленно качаю головой:

— Фантастика! — и, вспомнив, что Устин так и не ответил на мой вопрос, интересуюсь: — И все же, как мы с вами попадаем в ад?

Дед берет со стола непочатую бутылку водки. Вставляет горлышко в рот и, зажав крышечку зубами, начинает ее отвинчивать. Затем пододвигает ко мне пустой стакан, другой — к себе.

— Каналами можно управлять. По разному. Например, при помощи энергии слов, — водка звонко булькает в тару. — Давай, сынок, понемногу!

Выпиваем и сразу закуриваем.

— Я эти самые каналы приближаю к нашим телам, — продолжает просвещать Устин, посасывая трубку. — Настолько приближаю, что поток энергии, исходящий из их жерл, подхватывает нас и уносит.

— Вы упомянули что-то о подготовке тел, — напоминаю я.

— Да, при перемещении все мускулы должны быть до предела напряжены. С помощью снадобья, вот этого, — старик указывает пожелтевшим, прокуренным пальцем на стакан с мутно-зеленой жижей, — тело человека на некоторое время становится, как железный столб. Но сам перемещаемый, наоборот, чувствует себя расслабленным.

— А что за искры в этом канале?

— От каких-то разрядов, — лицо деда хмурится, он откладывает трубку и берет в руку чашку со своим чаем. — Иногда искр бывает очень много. Тело они не обжигают, отлетают от него. А вот одежду могут запросто воспламенить.

Покурив, я выполняю указания Устина. Раздеваюсь, скатываю одежду в клубок, засунув туда и сапоги, связываю в узелок. Затем — на этот раз уже безо всяких колебаний — выпиваю зелье и укладываюсь на топчан.

Звучит заунывное, неразборчивое бормотание старого шамана. Меркнет свет. И вскоре меня, как щепку, подхватывает мощный поток воздуха, безудержный вихрь…