Дом на краю ночи - Уильям Хоуп Ходжсон Страница 32

Вскоре на остров опустились вечерние сумерки, и боцман, разбудив наших товарищей, велел подбросить сухих водорослей в костер, успевший превратиться в груду золы, в которой еще тлело несколько горящих углей. После этого один из матросов налил в котел пресной воды, и каких-то четверть часа спустя мы с наслаждением поужинали холодным вареным мясом, галетами и ромом, который смешивали с горячей водой. За ужином боцман объявил расписание ночных вахт, подробно перечислив, кто и когда будет охранять лагерь (мне выпало дежурить с полуночи до часу); затем он рассказал, что случилось со шлюпкой, и объяснил, почему надо починить обшивку, прежде чем пускаться в дальнейший путь, а потом добавил, что начиная с сегодняшнего вечера, нам придется очень экономно расходовать провизию, ибо на острове мы пока не отыскали ничего такого, что можно было бы употреблять в пищу. Кроме того, он напомнил, что если мы не найдем источника или ручья, то, прежде чем покинуть остров, нам придется прибегнуть к перегонке морской воды.

Когда боцман закончил свои объяснения, мы уже поужинали и стали устраиваться на ночь; каждый нашел на песчаном полу палатки впадинку поудобнее и лег. Я последовал примеру товарищей, но долго не мог заснуть; решив, что все дело в слишком теплой ночи, я поднялся и вышел из палатки в надежде, что на открытом воздухе буду чувствовать себя лучше. Так и оказалось; улегшись рядом с одной из стенок палатки неподалеку от костра, я скоро погрузился в крепкий сон. Поначалу мне ничего не снилось, но потом меня посетило не слишком приятное видение: мне чудилось, будто я оказался на острове один и сижу, одинокий и несчастный, на краю виденной мною днем ямы с водой, по которой плывут клочья отвратительной бурой пены. Потом мне стало казаться, будто что-то неприятное и враждебное, чуждое всему моему существу, подкрадывается ко мне со спины. Дрожь страха охватила все мое тело, я попытался резко обернуться к зарослям грибов-поганок, которые обступали меня со всех сторон, но — как это часто бывает во сне — не смог даже пошевелиться. Между тем неведомый враг продолжал приближаться — я ощущал это каждой клеточкой своего тела, хотя не слышал ни звука, ни шороха, — от ужаса я закричал, вернее, попытался закричать, но из горла моего не вырвалось ни звука; в следующее мгновение что-то холодное и мокрое коснулось моего лица и скользнуло ниже, зажимая рот, здесь оно задержалось на несколько невероятно долгих и страшных секунд, и я почувствовал, что задыхаюсь, а нечто холодное и мокрое уже обвилось вокруг моего горла…

Кто-то споткнулся о мои вытянутые ноги, едва не упав, и я очнулся от своего кошмара. Это оказался наш часовой, который обходил палатку; о моем присутствии он не подозревал, пока не налетел на меня. Как легко догадаться, он был напуган не меньше моего, но быстро упокоился, поняв, что это всего лишь я, а не какая-то хищная тварь, притаившаяся в темноте в поисках жертвы; испытывая вполне понятное облегчение, он осыпал меня упреками и добродушной бранью, но, отвечая на его вопросы, я никак не мог отделаться от странного и довольно жуткого ощущения, что рядом со мной что-то было и это что-то поспешно отступило в темноту в тот самый миг, когда я проснулся. Ноздри мои щекотал несильный, но довольно мерзкий запах, показавшийся мне смутно знакомым; подняв руку к лицу, я со страхом обнаружил, что щеки у меня мокрые, а шею как-то странно пощипывает. Когда же я поднес пальцы к свету костра, то увидел, что они покрыты какой-то блестящей, липкой субстанцией; такую же слизь я обнаружил и на шее там, где во сне ее касалось мерзкое щупальце; кроме того, на горле я нащупал небольшое, болезненное вздутие, похожее на след от укуса москита, но, конечно же, причина была в чем-то другом.

Я так подробно рассказываю о том, что думал и чувствовал, что кто-то может подумать, будто с момента моего пробуждения прошло немало времени; в действительности же мне понадобилось меньше минуты, чтобы прийти в себя. Поднявшись с земли, я вслед за матросом подошел к костру, ибо меня все еще бил озноб, да и оставаться одному не хотелось. В котле я обнаружил немного воды и тщательно омыл ею лицо и шею, что помогло мне проснуться окончательно. Потом я попросил вахтенного осмотреть мое горло, надеясь, что он сможет рассказать, на что похожа обнаруженная мною странная припухлость; добрый малый поджег пучок травы и самым тщательным образом осмотрел кожу у меня на горле, но не увидел ничего необычного, кроме нескольких небольших кольцеобразных отметин, багровых в середине и белых по краям, одна из которых все еще слегка кровоточила. Тогда я спросил, не заметил ли он чего-нибудь странного возле палатки, но матрос ответил, что за всю вахту не произошло ровным счетом никаких внушающих тревогу событий; правда, по временам он действительно слышал какие-то звуки, но они доносились издалека, и он не решился разбудить боцмана. Столь же не стоящими внимания матрос счел и оставшиеся у меня на горле следы, предположив, что меня покусали песчаные блохи, но я покачал головой и рассказал ему свой сон, после чего парень, явно напуганный, старался не отходить от меня — как, впрочем, и я от него.

Так мы коротали время, пока не наступила моя вахта.

Матрос, которого я сменил, остался сидеть у огня рядом со мной, и я догадался, что, вероятно, из товарищеских побуждений он намерен составить мне компанию; я принялся уговаривать его идти спать, уверяя, что страх, который я испытывал по пробуждении, и особенно когда обнаружил на своем лице и шее странную слизь, совершенно прошел; в конце концов он согласился оставить меня, и спустя некоторое время я остался один.

Довольно долгое время сидел очень тихо и прислушивался, однако из темноты, окружившей лагерь, до меня не доносилось ни звука, и я невольно задумался, сколь уединенным, мрачным и даже зловещим местом был остров, куда забросила нас судьба. Не могу сказать, чтобы эти мысли меня подбодрили — напротив, мною с новой