Моррис Уэст - Адвокат дьявола Страница 32

Принесли мясо, подали вино, и какое-то время они ели молча, подводя итоги словесной перепалки. Наконец графиня положила вилку на стол.

– Я подумала, что из уважения к епископу мы должны устроить прием этому человеку.

Николас Блэк даже поперхнулся:

– Какой прием, дорогая? Процессию братства мертвых, детей Марии и общества Святого имени? Со знаменами, свечами и псаломщиками? И отцом Ансельмо, замыкающим колонну в грязном стихаре?

– Ничего подобного, Ники. – Графиня сурово посмотрела на него. – Я имела в виду обед. Завтра вечером. Мы с вами, доктор, отец Ансельмо. Возможность для монсеньора Мередита встретиться и поговорить в непринужденной обстановке с теми, кто может ему помочь.

Альдо Мейер не отрывал глаз от тарелки. Ну как ему противостоять такой женщине? Обычный обед! Гостеприимная хозяйка принимает местного доктора и деревенщину-священника, который уронит котлету на пол, расплескает вино и заснет за десертом под добродушным взглядом заезжего монсеньора из Рима. А когда придет время собирать показания, к кому обратится он за советом, как не к этой самой хозяйке, приютившей его под своей крышей. Обычный обед… как просто, до одурения просто.

– Ну, доктор, что вы на это скажете?

Мейер поднял голову.

– Это ваш дом, он – у вас в гостях.

– Но вы придете?

– Конечно.

Внутреннее напряжение разом покинуло графиню, ее глаза зажглись победным огнем. Увидев же улыбку Николаса Блэка, Мейер понял, что намеченный обед полностью отвечает я интересам художника.

– Интересно, какой он? – подал голос Блэк.

– Кто? – переспросила графиня.

– Наш монсеньор из Рима. В Валенте он показался мне ссохшимся и серым, как мотылек.

– Он умирает, – пробурчал Мейер. – Цвет лица от этого не становится лучше.

Художник рассмеялся:

– Но, надеюсь, характер не портится. Я ненавижу людей, которые капризничают за столом. Он – англичанин. Скорее всего, умный, сдержанный и ужасный зануда. Интересно, каковы его взгляды? Какие выводы сделает он из любовных похождений Джакомо Нероне?

Альдо Мейер круто повернулся к художнику:

– Что вы о них знаете?

Блэк ехидно улыбнулся:

– Наверное, меньше вашего. Но у меня работает его сын, а ваш дом прибирает его женщина. Сейчас много говорят о девственности, исповедниках и безбородых юношах-послушниках. Им нужен пример доброго раскаявшегося грешника, вроде Августина или Маргариты из Кортоны. Так легче общаться с другими грешниками… Вы понимаете? Вернуться к богу никогда не поздно Они великие соглашатели, эти священнослужители. Или вы не согласны, доктор?

– Я – еврей, – сухо ответил Мейер. – И не испытываю особого почтения к католицизму, но еще меньше уважаю богохульство. Так что давайте сменим тему разговора.

Тут же вмешалась графиня:

– Вы слишком много пьете, Ники!

Блэк вспыхнул, резко отодвинул стул и быстрым шагом вышел из столовой. По знаку графини за ним последовал слуга, и Анна-Луиза осталась с доктором наедине.

Она взяла сигарету, пододвинула коробку Мейеру, подождала, пока он даст ей прикурить и закурит сам. Затем наклонилась вперед и выпустила струю дыма ему в лицо.

– А теперь, мой дорогой доктор, перестаньте ходить вокруг да около и скажите то, что представляется вам необходимым.

Мейер покачал головой:

– Вы не поблагодарите меня за это, Анна. И, скорее всего, мне не поверите.

– А вы попробуйте. Сегодня я восприимчива к чужим идеям. – Она рассмеялась и, протянув руку, коснулась руки доктора, лежащей на столе. – Вы – упрямец, дорогой Альдо, но, когда вы смотрите на меня сверху вниз, вдоль вашего еврейского носа, я тоже становлюсь упрямой. Давайте, объясните мне своими словами, какие у меня недостатки, и посоветуйте, как мне с ними бороться.

Мейер помолчал, вглядываясь в когда-то прекрасное, но уже стареющее лицо, а затем ответил жестко, твердо, будто припечатывая графиню к стене:

– Позвольте начать с рекомендаций. Перестаньте пичкать себя барбитуратами. Перестаньте привечать таких одиозных личностей, как Блэк, которые веселят вас похабными историями, не оставляющими после себя чувства радости. Продайте виллу… или наймите управляющего и купите квартиру в Риме. А потом найдите себе мужа, который будет ублажать вас в постели, а вы – создавать ему семейный уют.

– У вас похотливые мысли, доктор, – улыбнулась графиня.

Но лицо Мейера осталось суровым:

– Они становятся все похотливее. Вам недоставало сексуальной удовлетворенности в семейной жизни, потому что обвенчались вы слишком молодой, а ваш муж оказался столь беззаботным, что даже не подумал о ваших потребностях. И потом вы не узнали, что это такое, потому что каждый раз терпели неудачу. Дело это обычное, и все можно легко поправить, стоит только назвать белое – белым и согласиться со всем тем, что для этого требуется. Но вы этого не сделали. Вы удалились в созданный вами маленький мирок и наполнили его чем-то вроде духовной порнографии, которая сводит вас с ума от плотских желаний, но не дает той самой необходимой вам удовлетворенности. Вы в опасном возрасте, дорогая. Как бы все не кончилось… смертельной дозой снотворного. Вы еще можете завести любовника. Но можете и сами превратиться в проститутку, хотя сейчас пытаетесь превратить в нее Паоло Сандуцци.

Словно пропустив мимо ушей последнюю фразу, графиня, улыбаясь, спросила:

– Но как мне найти мужа, доктор? Купить его?

– Это не худший вариант, – заметил Мейер. – Может статься, что честная сделка окажется лучше бесчестной любви. Вы же помыкаете вашим художником только потому, что ваше собственное тело помыкает вами.

– Что-нибудь еще, доктор?

– Только одно. Выкиньте из головы Джакомо Нероне. Перестаньте пытаться отомстить ему через Нину и мальчика. Вы не первая женщина, которая уничтожила отвергнувшего ее мужчину. Но, если вы не сможете примириться с этим, в конце концов вы уничтожите самое себя.

– Вы упустили одно важное обстоятельство, доктор.

Мейер настороженно взглянул на Анну-Луизу:

– Какое же?

– Я всегда хотела ребенка, больше, чем вы можете себе представить. Мой муж не смог дать его мне. Джакомо Нероне отказал… И сына ему родила нищая крестьянка. Я ненавидела его за это. Но теперь ненависти во мне нет. Если вы не будете стоять между мной и его матерью, я смогу что-нибудь сделать для мальчика… дать ему хороший старт, спасти от той бесцельной жизни, что уготована его деревенским сверстникам.

– И что же вы намерены сделать для него, Анна? – холодно спросил Мейер. – Передать из рук в руки вашему художнику?

Молча она подняла недопитый бокал и выплеснула остатки вина в лицо Мейеру. А затем уронила голову на руки и зарыдала. Альдо Мейер вытер вино с впалых щек, встал из-за стола и дернул за веревку звонка, чтобы пришел слуга и проводил его до дверей.