Маргарита Епатко - Ущелье Страница 32

– Заснула, Тонечка?

Над женщиной клонилось молодое лицо матери. Именно так она выглядела, когда Антонина была еще Тонечкой. Худой девчушкой с двумя такими же худыми косицами.

– На вот, поешь, – мать пододвинула ей чай с двумя кусками хлеба. Потом достала из буфета сахарницу, где наколотыми кусками лежало настоящее белое богатство.

– Я не хочу, завтракала уже, – девочка отодвинула хлеб.

Его получали по карточкам. Не иначе сейчас мать отдавала ей свою долю.

– Ешь, – строго приказала родительница. – Как я тебя такую хилую ремеслу обучу. На тебя дунь, любая хворь сразу прицепится.

– Ма, не сердись, – девочка придвинула хлеб и чай. – Еще год и я в ремесленное пойду. Сама зарабатывать буду.

– Дуреха, – грустно усмехнулась мать. – Я тебя разве едой попрекаю. Я о другом говорю. Сон мне приснился, доченька. Домой надо возвращаться. Да обучать тебя всему, что знаю.

– Хочешь, чтоб я учительницей стала, – понимающе кивнула дочь.

– Ведьмой, – спокойно поправила ее мать.

Тоня поперхнулась сладким чаем, не понимая, зачем родительница так странно шутит.

– Ты кушай, доченька, – женщина ласково погладила ее по голове. – А для начала, запомни одну простую вещь. Ведьма не та, что колдует, а та, что ведает, что делает. И еще. Никогда не загадывай попусту желаний. Особенно если тебе все исполнить предлагают. Не к добру это, поняла?

– Ага, – послушно кивнула девчонка.

– И вот еще, – мать полезла в шкатулку с дешевыми колечками и бусами, оставшимися от бабушки. – Теперь это твое. Это настоящее желание. Напоследок его прибереги, – и она положила перед девчушкой простенький браслет из нитки серого жемчуга.

Боль снова сверлом врезалась в голову Антонины. Она открыла глаза и прошептала:

– Спасибо, матушка.

– Чего еще хочешь? – загораживая свет, рядом с ней маячил знакомый силуэт.

– В кармане у меня поищи, – морщась от боли, прошептала пожилая женщина.

Незнакомка присела, засунула руку в кармашек на переднике и выудила оттуда браслет.

– Знакомая вещь, – прошептала она. – Только не тебе была дадена.

– Зато мной будет исполнена. Или откажешь? – уточнила ведьма.

– Не могу я отказывать, – едва слышно прошептала незнакомка.

– Много я про тебя слышала, да ни разу не видела, – Антонина силилась разглядеть ускользающее лицо женщины. – Ну да ладно. Выбраться мне отсюда надобно. Потому руки развяжи, и отек на голове убери. Не хватало еще в обморок грохнуться.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – вздохнула женщина.

– Знаю, – Антонина потерла освободившиеся запястья и провела рукой по холодному лбу. Отек от удара послушно уменьшался под ее рукой, открывая глазу возможность видеть. – Еще как знаю, – усмехнулась она, поднимаясь на ноги. – Не просто знаю, а ведаю, – четко произнесла она скорее для себя, чем для растворившейся в сумраке пещеры незнакомки.

В хате было темно и только фитиль в плошке с маслом тускло помигивал на столе.

– Маланья, доча, проснись, – ведьма трясла девушку, не понимавшую, чего от нее хотят.

– Что-то случилось? – спросила Маланья, не открывая глаз.

– Пока ничего. Но, если и дальше будешь дрыхнуть, не дождешься суженного из похода.

Последние слова матери заставили подскочить девушку с кровати и раскрыть заспанные глаза.

– Что с девками любовь делает, – покачала головой Авдотья, не обращая внимания на покрасневшую от смущенья дочку.

Она поманила ее в горницу, где на столе веером рассыпались гадальные камешки.

– Тебе лететь, тебе и просчитывать, – Авдотья спокойно уселась на лавку. Словно не будила она только что дочку, а на дворе была не ночь, а день.

Девица послушно подошла к столу. Сгребла в горсть камешки и, легонько встряхнув, бросила их обратно. Проделав это три раза, Маланья вытащила из середины обточенный кусочек базальта и показала матери.

– Гляди, все одно выпадает.

Руна на камне, обозначающая переход, полыхнула красным.

– Не самое плохое предсказание, – сказала мать. – Переход может быть не только в мир иной, но и как новый этап в жизни.

– Ага, – дочь недоверчиво посмотрела на нее. – Говори, что делать, чтоб этот переход для Максима путем в могилу не оказался.

– Ты не торопись, присядь, поговорить надо, – задумчиво сказала Авдотья, глядя на дочь.

– Маманя, вы же сами говорили, что опасности Максим, – недоуменно протянула Маланья.

– Сядь и слушай, с кем дело иметь будешь, – цыкнула на нее ведьма.

Дочь села на лавку, недовольно хмуря густые брови.

– Ну и характерец, – покачала головой женщина. – Глядишь на меня будто сыч, – она вздохнула, собираясь с мыслями. – Так вот, может годков двести, а может и триста назад, когда сюда только начали вольные люди переселяться, вместе со всеми приехала женщина по имени Марфа. И жила она себе, горя не знала: деток вырастила, мужа по-хорошему схоронила. И тут умирать ее соседка стала. Марфа, добрая душа, хоть и сама уже старухой была, но пошла помогать немощной. Негоже, когда человеку на смертном одре и кружки воды никто не подаст. Так?

– Так, – кивнула Маланья, не понимая, куда клонит мать.

– А старуха-соседка, кажись, только ее и дожидалась. Лишь получила из рук Марфы стакан воды и преставилась. А Марфу словно неведомая сила с ног свалила, закрутила и понесла. Очнулась старушка в лесочке неподалеку. В руках травы ей собранные. В голове знания полученные.

– Тяжело непосвященному человеку силу нашу принимать, – понимающе кивнула дочь.

– Правильно сказала, но видать у соседки-ведуньи выбора другого не было. В общем, Марфа стала травницей. Людям помогала. Лечила всех понемножку. А однажды…

Марфа уже готовилась спать, бросила лоскутное одеяло на печь и подошла, чтобы задуть лучину. Громкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

– Кого принесло? – довольно недружелюбно спросила она. – Обретенный дар помогал зарабатывать на вполне сытую жизнь, но взамен лишал покоя даже ночью.

– Помоги, матушка, – прозвучал сочный бас. – Сын помирает.

Старуха вздохнула и, накинув длинную до полу шаль, пошла открывать дверь. На пороге стоял купец, челноком нырявший от казаков в Россию и обратно. От лихих людей держал он охрану. А с собой, приучая к делу, возил еще безусого сына.

Марфа довольно улыбнулась. Купец был небеден. Значит, расплатится монетой, а не куском холстины или мерой зерна. Но когда пришли в хату к больному, она в ужасе попятилась от бредящего мальчишки. Он весь был обсыпан язвами. Судя по всему, жить парнишке оставалось считанные часы. Не желая неприятностей, она честно сказала об этом отцу.

– Значит, облегчи его страдания напоследок, – прослезился здоровый бородатый мужик и выскочил из хаты.