Брайан Стэблфорд - Карнавал разрушения Страница 33

— Куда проще было прийти к тебе, друг мой, когда ты жил в Лондоне, — пробормотал он. — По улицам Лондона так легко бежать, и дорог — более чем достаточно.

И не только из-за этого былого удобства Пелорус сожалел о решении Дэвида Лидиарда переселиться в один из отдаленных регионов побережья Восточной Англии. Он просто не мог поверить, что такая добровольная изоляция полезна этому человеку. Неважно, какой контакт сохранил Лидиард с остальным миром людей, когда читал книги и писал письма. Утрата настоящего человеческого общения не шла ему на пользу. Это превратилось в своего рода само-наказание — такое же суровое, как и любое, которое несчастный мог получить от своего таинственного хранителя-тирана.

Пелорус прикрыл глаза, зная, что пользы это не принесет, но убеждая себя: ненадолго, всего несколько минут…

Он видел сон о Золотом Веке: эпохе света и веселья, зеленых холмов и дремучих лесов, о множестве пешек ангелов, о маске, которая прежде была временным лицом Махалалела, его приемного отца…

— Тащи фонарь, парень! Посвети-ка сюда!

Эти слова заставили Пелоруса пережить шок: он и не подозревал, какой силы ужас притаился в нем. Первой мыслью было обругать самого себя, да покрепче, за преступную халатность. Он не был готов оказаться на свету, его ослепило, и он еще раз мысленно выругался — на сей раз в адрес своих убогих человеческих глаз. Когда способность видеть вернулась к нему, он рассмотрел направленный на него штык. И, едва взгляд его сфокусировался, ружье изменило ракурс, и теперь холодный металл упирался Пелорусу в глотку.

— Попробуй только пошевелиться, Кадди, — прохрипел человек с ружьем, и Пелорус узнал голос того, кто требовал фонарь. — Замри и не двигайся, — голос был грубый, но выдавал человека, не совсем уж необразованного, да и акцент — более северный, в отличие от жителей Саффолка.

Ловкие руки обшарили его пальто, мигом обнаружили его собственный пистолет. Ему ничего не оставалось, кроме как позволить вытащить оружие.

— Это еще что за оружие? — заговорил еще один человек. — Не армейского образца, точно.

— Не нашей армии, — отозвался первый. — Из армии янки — но он не янки. Видали когда-нибудь такие синие глаза, парни — да еще при этом желтом свете?

Их оказалось четверо. У двоих были ружья, правда, лишь одно — со штыком, еще у одного — дубинка. Трое в военной форме — или, по крайней мере, частично: находись они в казарме, им бы, конечно, поставили на вид за несоответствие в одежде.

«Дезертиры, — пришло на ум Пелорусу. — Люди, которых отпустили на побывку, а они решили, что жить, скрываясь, лучше, нежели гнить в окопах». С самого начала войны ходили нехорошие слухи о «пятой колонне» агентов-германцев, тайно просочившихся в Англию, но только в последние несколько месяцев настоящая секретная армия стала себя обнаруживать: грубая, разъяренная армия разочарованных солдат, решивших, что лучше заставить хищников обернуться против самих себя, нежели вернуться к бельгийской грязи и колючей проволоке, туда, где гибнет цивилизация. С начала весны, когда пала Франция, воюющих англичан покинуло присутствие духа. Генералы больше не знали, куда направить удар — если вообще когда-нибудь знали это — а, пока они мучились дилеммой, армия понемногу разлагалась. Под конец, подумал Пелорус, Нижние Страны останутся заброшенными, а Британская Крепость подготовится к вековой осаде, но, если защита острова-крепости не будет организована достаточно скоро, ее разъедят внутренние язвы, и врагам уже не нужно будет ничего делать.

Пелорус не смог удержаться и дернулся, когда его стали обшаривать, и это движение не прошло незамеченным.

— Тише, ты! — угрожающе выпалил человек с ружьем.

— Ни бумажника, ни денег, ни документов, — сообщал обладатель жадных рук. — Ничего.

— Опасно в наши дни не иметь при себе опознавательных знаков, — произнес тот, у кого было второе ружье. — Если не можешь доказать свое дружелюбие, тебя могут принять за врага, — его выговор выдавал в нем образованного человека, хотя и с акцентом ланкаширца или камбрийца.

— Вам тут нечем поживиться, кроме куска хлеба, — сказал Пелорус, глядя прямо в глаза тому, кто говорил последним, предполагая, что это вожак. — Забирайте пистолет и уходите, — Но, пока он говорил, проворные руки уже добрались до плаща Мандорлы. Пелорус видел это боковым зрением, но не сводил глаз с затененного лица предполагаемого лидера.

— Ничего, — отозвался искавший. — Ни бумаг, вообще ничего.

— Крепко спит, — прокомментировал человек с дубинкой. Он явно хотел порассуждать на эту тему, но ничто в обмороке Мандорлы не могло послужить темой для дискуссий.

— Она тяжело ранена, — отозвался Пелорус. — Во имя милосердия, оставьте ее в покое. — Холодный гнев уже поднимался в области голодного желудка, обострив его чувства, заставив мускулы напрячься. Он не знал, сумеет ли трансформироваться — и сумеет ли освободиться от одежды, если ему это удастся. Волк в нем всегда просыпался в минуты опасности, стремясь вырваться на свободу.

— Разве мы можем обидеть ее, если у нее нет документов? — иронично протянул лидер. — Разве она вообще существует? Если да, то, скорее всего, это шпионка. Вряд ли это может быть мирная фермерская девушка, это уж точно. Мы все здесь чужие, я думаю — все беглецы с корабля жизни. Можешь поднять ее, Билли?

Человек с дубинкой, на полголовы выше и на три стоуна тяжелее, чем ловкач с пронырливыми руками, передал оружие и фонарь товарищу и наклонился проверить, тяжела ли Мандорла.

— Оставьте ее! — резко выкрикнул Пелорус. Штык немедленно уперся ему в кадык, буквально пригвоздив к месту.

Второй с ружьем, держа оружие наготове, присел перед Пелорусом, в то время как человек по имени Билли поднял Мандорлу.

— Спокойно, — произнес Билли.

— Пожалуй, вам это неизвестно, — прошептал вожак шайки пленнику, — но настоящая война как раз началась. Война всех против всех. Уже нет собственности: ни пищи, ни оружия или женщин, а значит, и краж больше не существует. И нет государства или общества людей, называемого Англией, а значит, и закона, который утверждал бы, будто убить вас — преступление. Все меняется, мой безымянный друг.

— У нас есть имена, — отвечал Пелорус, отказываясь говорить шепотом. — Я — Пол Шеферд, мою сестру зовут Мандорла Сулье. Вы должны отпустить нас. — Он увидел лицо другого человека, державшего фонарь — бородатое, с лицом, отмеченным умом и злодейством.

— Должны? — эхом отозвался бородатый. — Никаких «должны» больше не существует, кроме тех, что заработаны с оружием в руках. Вы, видно, не понимаете, как меняется мир, насколько быстро. Что это за имя такое — Мандорла? Непохоже на христианское.