Наталия Кочелаева - Проклятие обреченных Страница 35

– Я хотела тебя попросить, завтра приезжает Нина, так не мог бы ты…

– Да, я ее встречу. Конечно.

– Спасибо.

Вроде все уже было сказано. Вадим помялся с ноги на ногу, потом все же решился, вынул из кармана сверток:

– Это тебе. Деньги. На первое время…

– А… спасибо.

…Только на вокзале Вадим вдруг спохватился, что знать не знает, как выглядит невестка. Он с ней не был знаком. Анна с сыном пару раз ездили к ней погостить, Москву посмотреть. Вадим ни разу с ними так и не выбрался. Припомнил, что вроде бы в гостиной на пианино стояла примелькавшаяся фотография – две очень похожие друг на друга девушки стоят приобнявшись, сблизив головы. «Это снимок с Ниночкиного выпускного», – пояснила как-то Анна. Она на фотографии получилась очень хорошенькой и лукавой, потому и поставила ее на видном месте. Нина же казалась скорее печальной, платье на ней было не очень подходящее для сентиментального прощания со школой, маленькое черное платье, очень взрослое и строгое, а красные коралловые бусы, обвившие шею, вызывали смутную тревогу. Какая она теперь – столичная жительница, журналистка, модная штучка?

И все же он узнал Нину Алексеевну в толпе, моментально запрудившей платформу. Она была похожа на Анну, такая же худенькая, большеглазая. Но пышные вьющиеся волосы Нина стригла, носила очки с затененными стеклами и одевалась иначе. Анна никогда не позволила бы себе надеть такие мальчишеские джинсы и ветровку бешено-оранжевого цвета, как у дорожных рабочих, Анна любила строгие костюмы и чтобы блузочка, туфли, сумка – все было в тон, Анна не выходила из дому без макияжа. Лак на ногтях совпадает с цветом губной помады, тщательно подмазанное лицо, капля хороших духов. А Нина, казалось, вообще не пользовалась косметикой, и губы у нее были свежи без подкраски, улыбка искренняя. От нее веяло чистотой и лавандовой свежестью, и было в этом запахе нечто стародевичье.

А глаза у нее веселые. Веселые глаза – вот что отличало ее от сестры и матери. И было в ней что-то, чего не было в них, словно она не только надеялась на лучшее, что вообще присуще людям, даже самым отчаявшимся, но уже сейчас жила в этом лучшем, которое уже наступило. Преодолев секундное замешательство, она быстро нашла нужный тон, заговорив с Вадимом так легко, словно знала его всю жизнь, деликатно и умело («Работает в журналистике? Оно и видно») расспрашивала его о том, как живет младшая сестра, как чувствует себя мать, как сын, как «сам хозяин». Обычно немногословный, угрюмоватый, Акатов не успел заметить, как сказал ей больше, чем хотел, но и заметив, не ощутил досадливой остуды. Высадил Нину Алексеевну у подъезда, извинился, что не сможет подняться, дела-дела, а разворачиваясь, увидел в зеркало – она помахала ему рукой, как девчонка.

– Хорошая баба, – то ли сказал, то ли подумал он и с удивлением ощутил: в груди словно распахнули форточку, стало легко и прохладно. Словно другой жизнью повеяло подумал он. Другой жизнью, которая могла бы принадлежать нам всем. Если бы… Если бы что?

– Вадим даже не поднялся? Вот невежда, – такими словами встретила долгожданную гостью Анна Алексеевна, но тут же опамятовалась, бросилась ей на шею. – Добро пожаловать домой, сестренка…

Нина вернулась в родительский дом, как возвращаются после приятного, но утомительного путешествия. Знакомая прохлада комнат, знакомые запахи – книжной пыли и паркетной мастики. Только свет потускнел, но это не страшно, нужно просто вымыть окна, и повсюду ввернуть лампочки поярче, и для всех найти улыбку и доброе слово! От ее смеха зазеленел и приободрился даже загнувшийся было без полива столетник. Переодевшись в яркий спортивный костюм, она ловко балансировала на подоконниках, сметала по углам паутину, ухитрялась находиться сразу повсюду. В спальне заботливо поправляла матери подушки, в гостиной шепталась с сестрой, стряпала на кухне борщ, а подвернувшегося в коридоре племянника погладила по плечу мимоходом – ишь, как вырос!

– Куда поступать собираешься, юноша?

– В юридический, – ответила за него мать.

– В театральный, – бухнул Сережа.

– Я смотрю, согласие сторон пока не достигнуто, – покивала Нина. – Такое бывает. Ань, да не смотри ты на мальчишку как на Гитлера!

– Тебе легко говорить, – всхлипнула Анна Алексеевна. – А мальчишка совсем от рук отбился, обнаглел, пользуется тем, что бабушка больна, что отец из дома ушел, и все на мне, на мне! Ты знаешь, я…

Продолжения разговора Сергей не слышал – Нина потянула мать за рукав в другую комнату, заворковала что-то, утешая. А за ужином ему преподнесли сюрприз – предложение ехать вместе с теткой в столицу, попытать там счастья. Ну да, большой город, соблазны, опасности… Но ведь мальчик будет под присмотром!

– Вот только как Вадим на это посмотрит? – озаботилась было Нина, но Анна махнула рукой, по-старому беспечно:

– Предоставь это мне.

Ей неловко было в этом признаваться самой себе, но она ощутила облегчение. Присутствие в ее жизни взрослого сына, бремя ответственности за его будущее тяготило Анну.

Нина Алексеевна приехала встречать племянника на вокзал, что было, конечно, весьма любезно с ее стороны – ведь поезд прибывал на рассвете. Она весело и искренне расцеловала Сережу, обдав его волной легкого, свежего аромата, оставив на его щеках розовые пятнышки помады, и повела племянника сквозь вокзальную толпу на улицу.

– Здесь наше суденышко пришвартовано, – пояснила она, когда Сережа свернул было ко входу в метро.

«Суденышком» оказался кругленький ярко-желтый автомобильчик. Устраиваясь на переднем сиденье, Сережа с удовольствием подумал, что такую машину могла выбрать только женщина с чувством юмора. Впрочем, вела машину тетка средне – с ученической старательностью, чрезмерно пристально и напряженно. Когда притормозили у светофора, рядом с ними остановился автомобиль – иссиня-черный, как грачиное крыло, и огромный, как танк. За рулем сидела девица, похожая на кинозвезду, Сережа принял ее красоту как бы на веру, потому что почти не рассмотрел ее из-за белого платка, покрывавшего ее волосы, из-за темных очков, закрывавших глаза. На заднем сиденье томно развалились два помятых молодых человека, один, не таясь, пил из горлышка бутылки что-то зелененькое. На них смотреть было неприятно. Зато девица почувствовала на себе его взгляд, сдвинула на кончик носа темные очки и лихо подмигнула. Он почувствовал, что его физиономия сама по себе расплывается в дурацкой, счастливой ухмылке, но тут светофор перемигнул, иссиня-черный автомобиль взревел и скрылся из вида, и пришлось заново вникать в дружеский треп тетки. Кажется, она говорила, что накануне в редакции журнала был аврал, что всем пришлось туго, но номер наконец-то сдан и теперь она просто мечтает отоспаться.