Даниэль Клугер - Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи Страница 35

— Но почему?

— Каждый человек должен рассчитывать на силы собственной души, а не на живущего рядом чудотворца. Да, конечно, я всегда приду на помощь, я всегда поддержу, но… Видите ли, реб Борух, человек должен знать, что помочь себе может он сам. Именно такое знание придает ему силы, направляет по истинному пути. Если же он в каждом случае будет втайне надеяться на помощь извне — его душа останется в состоянии сна. И как же легко в этом случае может он свернуть на пути зла… — Сендер вздохнул. — Нет, реб Борух, теперь мне предстоит дальняя дорога. Прощайте. — Он поднялся на ноги. — Мне пора. Скажите раввину, когда он вернется из Полтавы, что здесь, — Сендер указал на огромный чернеющий круг, оставшийся там, где еще недавно находился дом Пинскера, — скажите рабби Леви-Исроэлу, что здесь лучше всего построить синагогу. — Он кивнул меламеду, прощально поднял руку и неторопливо зашагал прочь.

— Стойте! — вскричал Борух. — Неужели вы не дадите мне на прощание ни одного совета, реб Сендер?

— Совета? — Сендер задумчиво посмотрел на меламеда и чуть усмехнулся. — Что ж… Женитесь, друг мой.

— Жениться?.. — растерянно переспросил меламед. — На… на ком?

— На той, которую любите. На Рейзел Белевской. Реб Борух, почему вы решили, что родители невесты вам непременно откажут?

ДВЕ ЖЕНЫ СОЛДАТА ХАИМА-ЛЕЙБА

Жили-были в Яворицах Аврум-Гирш и Лея-Двойра.Оба молоды, красивы и, как водится, — бедны.Не смогли устроить свадьбу накануне Симхэс-Тойра,Отложить ее решили на полгода — до весны.Почему — никто не знает, — но понадобилось Богу,Чтоб ушел зимою Хаим на турецкую войну…Постаревший, похудевший, он пришел к ее порогуВ бескозырке и шинели — лишь в десятую весну.

И сказал он: «Я вернулся», — протянул невесте руки,И качнуло Лею-Двойру будто огненной волной.Показалась горькой встреча после долгой той разлуки,Но они сыграли свадьбу, стали мужем и женой.Год прошел, и вот однажды он с работы воротился,Подошел к окну и молча обратил лицо к луне.О заботах и печалях говорить не торопился —Лишь когда пробило полночь, Хаим-Лейб сказал жене:

«Я в Болгарии далекой быть солдатом научился.И ружье казалось легким для привычных к бою рук,И на Шипке, и под Плевной я в сраженьях отличился,Но меня однажды метко подстрелил башибузук,И сочли меня убитым. Было то в ночном дозоре.И земле решили тело, как положено, предать.Но, очнувшись, я увидел, что с тревогою во взореНадо мной склонилась дева, красоты — не описать…

Было странным то жилище, и сверкали златом стены.И красавицу спросил я: «Кто же мне благоволит?Кто избавил — то ль от смерти, то ль от тягостного плена?»«Я, — она сказала просто. — А зовут меня — Лилит».Я, услышав, ужаснулся, а она сказала: «Милый,Я спасла тебя, и значит, ты отныне — только мой.Видишь след на перевале? Это — тень твоей могилы.Жив останешься, покуда буду я твоей женой!»

Жил я с нею, как с женою, но тоска меня терзалаПо невесте и по дому… И надумал я бежать.Дьяволица догадалась и однажды мне сказала:«Отпущу тебя, но знай же — ты обязан это знать:Ты мечтаешь Лею-Двойру объявить своей женою…Не держу тебя, но все же возвращайся поскорей.Мы с тобой делили ложе, десять лет ты жил со мною.Больше года ты не сможешь жить, как прежде, средь людей…»»

И сказал он: «На рассвете от тебя уйду навеки.Так прощай же…» И застыла Лея-Двойра, чуть дыша…И тотчас открылась рана, и тотчас сомкнулись веки.И в небесную обитель унеслась его душа……Прозвучал над телом кадиш, и притихла вся округа,И закат сверкал, как будто чистым золотом залит.Две вдовы стояли рядом, но не видели друг другаГоремыка Лея-Двойра и надменная Лилит.

Рассказ шестой

ОСКВЕРНИТЕЛЬ СНОВ

Не имел духу разглядеть он их; видел только, как во всю стену стояло огромное чудовище в своих перепутанных волосах, как в лесу; сквозь сеть волос глядели страшно два глаза…

Печка никак не хотела разгораться. Хаим-Лейб Гринберг старательно размахивал перед поддувалом куском фанеры, орудовал кочергой так, что едва не вышиб из печки покосившийся колосник, гремел тяжелыми чугунными кольцами плиты — все напрасно. Лучина прогорела, поленья время от времени начинали дымить, заполняя всю комнату сырым горьким дымом, но не горели.

Хаим закашлялся, вытер тыльной стороной ладони слезящиеся глаза, выпрямился.

— П-пойду еще нарублю дров, — сказал он хмуро, ни к кому конкретно не обращаясь. — П-посуше выберу, от этих никакого толку…

Трое парней, таких же, как он, бохеров[15], сидевших за столом перед раскрытыми книгами, согласно кивнули, не отрываясь от чтения. Хаим помедлил в надежде, что кто-нибудь из товарищей вызовется составить ему компанию. Так и не дождавшись, накинул висевший у двери овчинный тулуп, разочарованно качнул головой и вышел в холодный сырой сумрак зимнего вечера.

Флигель, одну из двух комнат которого занимали бохеры, построили лет двадцать назад и первоначально использовали в качестве дровяного склада при синагоге. Но потом, когда стараниями яворицкого раввина Леви-Исроэла Зальцмана при синагоге открылся маленький бес-мидраш[16], бывший склад-флигель отремонтировали и разделили стенкой в полкирпича на две комнаты. В меньшей поселился шамес Йосль с женой Фейгой и двумя дочками шести и восьми лет; большая комната, приняв четыре узких топчана, длинный стол и табуретки, превратилась в общежитие для бохеров. Синагогу теперь чаще называли клойз[17], поскольку при ней существовал интернат для учеников. Клойз «Ор Довид», «Свет Давидов». И, хотя в маленьком местечке и клойз был маленьким (каким и быть клойзу?), но, все-таки, теперь не было нужды отсылать мальчиков, закончивших обучение в хедере, далеко от дома; напротив, из иных местечек присылали подростков в яворицкий клойз. И реб Зальцман очень гордился детищем своим, и каждого своего ученика называл иллуем[18]. А еще больше гордился клойзом шамес Йосль, сын старого шамеса Тевье, три года назад скончавшегося и похороненного на яворицком кладбище.

Оттого ли, что Хаим слишком долго всматривался в непроницаемую черноту, диковинно выглядевшую под ярким лунным светом, или от стремительного перехода из душноватой комнаты во влажную свежесть улицы, у юноши резко и коротко закружилось голова. Он покачнулся и машинально схватился за столб, подпиравший навес над крыльцом.