Евгения Грановская - Никто не придет Страница 36

Когда-то в детстве, в те дни, когда Маше приходилось посещать с мамой могилу бабушки и дедушки, она (пока мама приводила в порядок могилки, вырывала траву и подкрашивала буквы) обожала бродить по кладбищу и разглядывать фотографии.

При свете дня мертвецы казались ей совсем не страшными. И даже наоборот. Многие из них улыбались Маше и смотрели на нее приветливо, почти по-дружески. И еще – почти все они были красивы. Гораздо красивее тех людей, которые обычно ходят по улицам. Причина этого была проста: люди выбирали для надгробий своих родственников их лучшие фотографии. Удачный ракурс, хорошее освещение – а там, где ничто не могло помочь, помогала ретушь, сделанная профессиональным фотографом.

На фотографиях, привинченных к надгробиям, все мертвецы были красивы. Кроме разве что совсем уж старых бабушек и дедушек. Но таких было мало, поскольку родственники обычно предпочитали помещать на надгробиях своих стариков фотографии из прошлого.

Вот лежит старушка, дожившая до восьмидесяти семи лет, превративших ее в полную развалину, а с фотографии на маленькую Машу смотрит молодая женщина в летном шлеме и с букетом цветов в руках. Запрокинув голову, она весело улыбается фотографу, а на погонах у нее поблескивают лейтенантские звездочки.

А вот этому серьезному, красивому, загорелому парню на фотографии (светлые глаза, аккуратная стрижка, белая летняя рубашка) не дашь и сорока, тогда как даты, выбитые на надгробии, ясно говорят о том, что прожил он шестьдесят три года и умер холодным январским днем.

Удивительно! И прекрасно! Словно спор нестареющей души и бренного тела продолжался даже после смерти человека.

Так майор Любимова воспринимала кладбища в детстве. И сейчас, шагая следом за Ниной, она ловила себя на том, что в каком-то смысле вернулась в детство. Вот так же и мать когда-то тащила ее за собой, а Маша все норовила отстать, потому что не могла устоять перед соблазном поглазеть на фотографии и даты.

– Тут совсем рядом! – обронила Нина на ходу, продолжая стремительно идти вперед.

Маше не оставалось ничего иного, как последовать за девушкой. Еще два поворота – и наконец они остановились.

Маша взглянула на снимок, переведенный на керамику. Да, это была она – девушка со свадебной фотографии. Невеста с испуганным взглядом. Только здесь она выглядела иначе – улыбчивая, с сияющими глазами. Здесь, в отличие от свадебного снимка, Илона Сафронова по-настоящему счастлива.

Любимова сглотнула слюну.

– Значит… это ее могила.

– Да, – кивнула Нина. – Только ее там нет!

Маша с удивлением посмотрела на свою спутницу.

– Как нет? Почему?

Нина захихикала.

– Потому что она пропала!

– Как пропала? Когда?

Внезапно Нина перестала хихикать, и глаза ее недобро блеснули.

– Хватит меня спрашивать! – сказала она сердитым голосом.

– Ты сама привела меня сюда, – напомнила Маша.

Нина сдвинула темные брови. Несколько секунд она молчала, глядя на фотографию Илоны и кусая губы, затем быстро посмотрела на Машу и вдруг спросила:

– Ты его любишь?

– Кого? – опешила та.

– Своего парня. Того, который приезжал сюда до тебя.

– Да, – сказала Маша. – Я его люблю.

– А он тебя?

– Думаю, что любит.

Нина прищурила глаза и с вызовом произнесла:

– Ты не такая уж красивая.

Маша улыбнулась:

– Я знаю.

– Что в тебе такого, чего нет во мне?

Голос девушки звучал требовательно и жестко. Она ждала ответа. Маша пожала плечами и сказала:

– Понятия не имею. Но это не имеет значения. Любят ведь не за что-то.

Некоторое время девушка обдумывала ее слова, потом снова уставилась на надгробный памятник.

– Илона тоже любила Степу. Она сама мне об этом говорила. Илона была хорошая. Лучше других. Она никогда меня не обижала.

– Что с ней случилось? – осторожно спросила Маша. – Как она умерла?

И вновь она не была услышана. Казалось, Нина погрузилась в себя и готова была говорить только о том, чем были заняты ее мысли.

– Илона была похожа на тебя, – сказала Нина. – Тоже говорила, что я нормальная. И что меня когда-нибудь полюбят. – Нина снова резко повернулась к Маше: – Этот твой парень… Он тебе когда-нибудь изменял?

– Мне хочется думать, что нет, – сказала Маша.

Нина улыбнулась – не то мечтательно, не то насмешливо – и проговорила неприятным голосом:

– Я просила его, чтобы он со мной переспал. А он сказал, что не может. Сказал, что я симпатичная, но у него уже есть невеста. Я не поверила, думала, он врет. И тогда он показал мне твою фотографию. Потом я украла у него эту фотографию.

Нина посмотрела на надгробие и вдруг проговорила визгливым голосом:

– Все говорят, что я глупая. Что я псих! – Девушка сжала кулаки и тряхнула ими в воздухе. – Как бы я хотела, чтобы все они сгорели! – с неожиданной злобой произнесла она.

– Кто это «они»? – спросила Маша. – Про кого ты говоришь?

– Про всех! – гневно произнесла девушка. – Про всех людей! Я их ненавижу! – Внезапно зрачки Нины расширились, а в глазах ее появился испуг. Она посмотрела на Машу умоляющим взглядом и сипло проговорила: – Теперь ты все расскажешь моему отцу?

– Я никому не расскажу о нашей беседе, – сказала Маша. – Но ты должна рассказать мне…

– Ее убили.

– Что?

– Ее убили! Но она вернулась!

– О чем ты гово…

– Тихо! – Нина резко подняла правую руку и прижала палец к губам Маши.

Девушка смотрела на что-то за спиной у Маши, и в глазах у нее стоял нешуточный испуг.

Любимова обернулась. У нее перехватило дыхание от неожиданности. На ограде ближайшей могилы сидел черный ворон. Он был огромный, как собака, перья его отливали мрачной синевой, а один желтый глаз, обтянутый голубоватым веком, которое казалось резиновым, смотрел на Машу и Нину.

– Боже… – проговорила Любимова. – Что за чудовище.

Нина вышла из оцепенения, нагнулась, подняла камень и замахнулась на ворона:

– Пошел отсюда! Ну!

Ворон не отреагировал. Тогда Нина швырнула камень. Ворон взлетел с ограды и, тяжело взмахивая крыльями, полетел в сторону леса.

– Никогда раньше не видела таких огромных воронов, – сказала Маша. – Мы с тобой говорили об Илоне. Кажется, ты сказала, что ее…

– Я больше не могу разговаривать! – протараторила Нина, нервно сверкая глазами. – Я глупая, и я болтунья! Отец всегда говорил, что глупость и болтливость не доведут меня до добра!

– Но мы не…

– Сюда идут! – Нина показала пальцем. – Вот, смотри!

Маша обернулась. В отдалении темнел небольшой дом, а от него, по узкой тропе, шел коренастый широкоплечий мужчина. Щеки его покрывала щетина, похожая на сажу, черная кепка была надвинута до самых бровей. Одет мужчина был в телогрейку и сапоги.