Энн Райс - Кровь и золото Страница 36

Но уединению моему, похоже, пришел конец, и внезапно я осознал, что, несмотря на все страдания последних лет, на самом деле ценил его очень высоко.

Заперев библиотеку, дабы обезопасить себя от непрошеных визитов развеселившихся смертных гостей, я безмолвно пригласил вампиров в свой дом.

Оба они предстали передо мной в богатых одеяниях, с инкрустированными драгоценными камнями мечами и кинжалами. Плащи на плечах удерживались дорогими пряжками, и даже на сандалиях красовались орнаменты. Создавалось впечатление, будто они намерены присоединиться к разодетым в пух и прах жителям новой столицы – Константинополя, где воплощались в жизнь грандиозные планы императора Константина, хотя его самого уже не было в живых.

Обуреваемый противоречивыми чувствами, я предложил гостям сесть.

Я жалел, что не дал Маэлу погибнуть, но меня тянуло к Авикусу: мне нравились его дружелюбное лицо и пытливый взгляд. Теперь, имея возможность разглядеть бывшего бога получше, я увидел, что его кожа слегка посветлела, но ее все еще темный тон подчеркивал строгие, словно высеченные в камне, черты лица, особенно рот. Он смотрел на меня открыто, и в глазах его не было ни коварства, ни лжи.

Оба остались стоять, обеспокоенно поглядывая в сторону обеденного зала.

Я повторил предложение.

Маэл отказался, глядя на меня сверху вниз, словно хотел клюнуть своим ястребиным носом, но Авикус занял место в кресле.

Маэл был еще слаб, тело его исхудало. Очевидно, потребуется еще много ночей и много крови, прежде чем исчезнут все последствия жестокого нападения.

– Как ваши дела? – из вежливости поинтересовался я.

Внезапно охватившее меня отчаяние вновь вызвало к жизни образ Пандоры. Я припомнил каждую мелочь, каждую восхитительную деталь, надеясь, что гости, уловив в моих мыслях облик Пандоры, передадут ей весточку от меня, ибо сам я, как ее создатель, сделать это не мог.

Не знаю, удалось ли мне достичь цели.

Маэл, словно не услышав моего вопроса, не произнес ни слова, но Авикус ответил за обоих:

– Уже лучше. Маэл быстро восстанавливается.

– Я хочу вам кое-что рассказать, – начал я, не спрашивая, интересует ли их такого рода информация. – То, что произошло, показывает, что ни один из вас не сознает в полной мере собственную силу. Как известно, способности наши с годами улучшаются. Это подтверждает и мой собственный опыт: сейчас я намного сильнее, чем двести лет назад, и могу передвигаться значительно быстрее. Вы тоже обладаете незаурядными способностями и с легкостью могли избежать стычки с пьяными смертными. Когда вас окружили, достаточно было просто подняться по стене и...

– Да хватит уже! – резко перебил меня Маэл.

Я был настолько ошеломлен его грубостью, что лишь молча пожал плечами.

– Когда я пил твою кровь, мне кое-что открылось, – зловещим тоном негромко произнес Маэл, словно такая манера могла придать важности его словам. – Ты не смог скрыть царицу, сидящую на троне.

Я затаил дыхание.

Тон Маэла стал менее ядовитым. Он хотел услышать правду и знал, что враждебность в этой ситуации только повредит.

Меня попросту сразила эта ужасная новость. Я остолбенел от страха и буквально лишился дара речи. Лихорадочно соображая, что предпринять, дабы правда не выплыла наружу, я уставился на росписи. Жаль, что мне не удалось как следует изобразить тот сад, иначе я мог бы мысленно перенестись туда. «Но у тебя уже есть прекрасный сад, прямо здесь, за дверью», – мелькнула в голове смутная мысль.

– Не хочешь рассказать, что ты нашел там, в Египте? – спросил Маэл. – Ведь ты ездил в Египет – я знаю. Так велел Бог Рощи. Сделай милость, расскажи о своем открытии!

– А почему я должен рассказывать? – любезным голосом спросил я. – Допустим, я действительно узнал в Египте древние легенды и магические тайны. Почему я должен сообщать тебе об этом? Ты даже присесть не желаешь под моей крышей, как пристало гостю. Что нас с тобой связывает? Ненависть и магия?

Я замолчал и, чувствуя, что слишком разгорячен, постарался взять себя в руки. Гнев свидетельствует о слабости. Впрочем, я об этом уже не раз тебе говорил.

Маэл наконец сел рядом с Авикусом и уставился в пространство, как в ту ночь, когда рассказывал мне о своем создании.

Присмотревшись, я увидел, что горло его до сих пор в синяках, оставшихся после того ужасного происшествия. Плечо скрывал плащ, но, наверное, оно выглядело не лучше.

Я перевел взгляд на Авикуса и, к своему удивлению, заметил, что тот слегка хмурится.

А он вдруг повернулся к Маэлу и спокойно сказал:

– Видишь ли, Мариус не может рассказать нам о своих открытиях. И мы не должны его расспрашивать. Мариус несет тяжкую ношу, ибо владеет тайной, которая имеет отношение к каждому из нас. И к тому, сколько нам еще отмерено.

Я остолбенел. Мне не удалось скрыть свои мысли, и теперь им известно практически все. Смею ли я в таком случае не допустить их в само святилище?

Что мне было делать? При них я даже не мог как следует обдумать создавшееся положение: слишком опасно. Да, опасно. И тем не менее что-то подстегивало меня рассказать им всю правду.

Слова друга взволновали и обеспокоили Маэла.

– Ты уверен? – спросил он Авикуса.

– Да, – ответил тот. – С годами сила моего Мысленного дара росла. Увидев, как Мариус пользуется своими способностями, я решил проверить, каковы они у меня. И знаешь, я с легкостью читаю думы Мариуса, даже если мне этого вовсе не хочется. А в ту ночь, когда Мариус пришел к нам на помощь, когда он сидел рядом с тобой и наблюдал за тем, как ты пьешь мою кровь и раны твои затягиваются, он размышлял о разных загадках и тайнах. А я читал его мысли.

Слова Авикуса опечалили меня. Я молча скользнул взглядом по цветущему саду за окном, прислушался к журчанию фонтана, а потом откинулся на спинку кресла и уставился на свитки, куда записывал историю своей жизни. Они в беспорядке валялись на столе, так что прочесть их мог кто угодно. «Но ты же шифровал записи, – подумал я. И сам себе ответил: – Бессмертным не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы подобрать ключ к любому шифру. А в общем-то, какая разница?»

Мне отчаянно захотелось еще раз попытаться найти общий язык с Маэлом, воззвать к его разуму. Я вновь сказал себе, что гнев – это слабость, а потому подавил в душе злость и презрение и уже гораздо спокойнее заговорил:

– Ты прав. Я действительно обнаружил в Египте кое-что необычное. Но, поверь, это не имеет к тебе никакого отношения. Если такая царица, Мать, как ты ее называешь, и существует – заметь, я не утверждаю, что это действительно так! – представь себе, что она превратилась в неподвижное изваяние и не может ничего предложить своим детям, что с тех пор, как она стала родоначальницей племени пьющих кровь, минули тысячелетия и что все тайны в буквальном смысле слова погребены под толщей времен и давным-давно утратили свое значение.