Дин Кунц - Гиблое место Страница 36

— Правда?

— Просто отлично держишься. Сам посуди. Ты не ожесточился, не хнычешь. Тянешься к людям.

— Да. Я Общаюсь.

Кэти улыбнулась и утерла ему лицо салфеткой.

— Мало кто из умных может похвастаться, что переносит испытания так мужественно. А кое-кто из них тебе и в подметки не годится.

Томас поверил и обрадовался. Он только не очень поверил, что умным тоже нелегко живется.

Кэти еще немного посидела. Убедилась, что все в порядке. И ушла.

Дерек все посапывал. Томас остался за столом. Опять принялся за «стихи».

Поработал-поработал, а потом подошел к окну. Капал дождик. По стеклу бежали струйки. Вечер кончался. Скоро — вслед за дождем — будет ночь.

Томас прижал ладони к стеклу. Он мысленно устремился в серый дождливый вечер, в пустоту ночи, которая медленно подкрадывалась все ближе и ближе.

Беда все еще там. Томас ее чувствует. Человек — и не человек. Что-то больше человека. Что-то очень плохое. Злючее-страшучее. Томас чувствовал ее все эти дни, но Бобби он уже не телевизил, потому что Беда еще далеко и Джулии пока ничего не грозит. Часто телевизить нельзя, а то Беда нагрянет. Томас станет телевизить, а Бобби уже не поверит. И не сможет спасти Джулию.

Больше всего Томас боялся, что Беда унесет Джулию в Гиблое Место. Туда попала мать Томаса, когда ему было всего два годика. Томас ее даже не помнит. А потом в Гиблое Место попал папа. И Томас остался вдвоем с Джулией.

Гиблое Место — это не ад. Про рай и ад Томас знал. Рай — это где Бог. А в аду главный — дьявол. Если рай и правда есть, то папа и мама в раю. Лучше попасть в рай. Там хорошо. В аду санитары недобрые.

Но Гиблое Место — это не ад. Это Смерть. Ад — не очень хорошее место, а Смерть — самое нехорошее. Ее и представить трудно. Смерть — это когда все прекращается, исчезает и время останавливается. Конец, шабаш. Как такое представить? Томас не может вообразить себе Смерть, никак не может. А чего не можешь вообразить, того просто нет. Томас пытался понять, как ее представляют другие, — не получается. Он ведь глупый. И он вообразил себе такое место. Когда человек умирает, то говорят: «Его унесла Смерть». Вот как отца, когда однажды ночью у него сердце пошло на приступ. Но раз Смерть уносит, то она ведь куда-то уносит. В это самое Гиблое Место. Уносит и никогда уже не отпускает. Что там случается с людьми, Томас не знал. Может, ничего страшного. Но им не позволяют вернуться к тем, кого они любили, а это уже страшно. Даже если их там вкусно кормят. Одни, наверно, попадают в рай, другие в ад; их ни из рая, ни из ада не выпускают. Значит, и рай и ад — это одно Гиблое Место, просто разные комнаты. А может, ни рая, ни ада нет и Гиблое Место — холодная черная пустота. Много-много пустоты. Попадешь туда — а тех, кто оказался тут до тебя, в такой пустоте не найти.

Этого Томас боялся больше всего. Не того, что Джулия окажется в Гиблом Месте, а что потом он не сможет ее там отыскать.

Он уже боялся и приближения ночи. Тоже большая пустота. С мира сняли крышку. Если даже ночь такая страшная, то Гиблое Место в тысячу раз страшнее. Оно ведь больше ночи, и там никогда не светит солнце.

Небо темнело.

Ветер трепал пальмы.

Дождинки бежали по стеклу.

Беда пока далеко.

Но она подойдет ближе. Скоро подойдет.

Глава 28

Порой Золту не верилось, что мать умерла. Вот и сегодня, как и всякий раз, когда он входил в комнату или поворачивал за угол, ему казалось: сейчас он ее увидит. То вдруг послышится, будто она в гостиной качается в кресле, вяжет шерстяной платок и мурлычет под нос. Золт заглянул в гостиную, но кресло оказалось покрыто слоем пыли и затянуто паутиной. А в другой раз он бросился в кухню: ему почудилось, будто мать в цветастом халате и белом фартуке с оборками выкладывает аккуратные комочки теста на противень или возится с пирогом. На кухне, конечно, никого не оказалось. Или вот еще: в минуту смятения ему приходит в голову, что мать лежит на кровати у себя в спальне. Золт мчится на второй этаж, входит в спальню и вдруг вспоминает, что теперь это его комната, что мать давно умерла.

Чтобы избавиться от этой странной и мучительной тоски, Золт пошел к могиле матери. Семь лет назад он похоронил ее в северо-восточном уголке их обширных владений. В тот день над одинокой могилой, как и сейчас, простиралось хмурое зимнее небо без единого просвета. И в вышине точно так же кружил ястреб. Золт сам выкопал яму, завернул покойную в саван, окропленный любимыми ее духами, и опустил в могилу. Он проделал все тайком; хоронить на частной территории, не отведенной под кладбище, запрещается законом. Но, если бы он похоронил мать в другом месте, пришлось бы туда и переселиться, ибо хоть ненадолго покинуть могилу, где покоятся бренные останки матери, свыше его сил.

Золт упал на колени.

С годами холмик над могилой все опускался и опускался, и сейчас на его месте виднелась неглубокая впадина. Трава здесь редела и была жестче, чем вокруг. По какой-то неведомой причине трава на месте погребения долго не росла. В изголовье не было каменной плиты с указанием годов рождения и смерти — несмотря на высокую изгородь вокруг участка, Золт побоялся, что место незаконного захоронения ненароком попадет кому-нибудь на глаза.

Золт вперился в углубление у своих ног. Может, будь здесь камень, странная забывчивость и несбыточные мечты наконец оставили бы его? Если бы он каждый день видел имя матери и дату ее смерти, высеченные на мраморной плите, то эти буквы и цифры мало-помалу надежно запечатлелись бы у него в душе.

Золт растянулся на могиле и приник ухом к земле, словно надеялся, что с подземного ложа донесется голос матери. Прижавшись к неподатливой почве, он с томлением ждал, не вольется ли в него жизненная сила, которую некогда излучала мать, — та особая энергия, пышущая, словно жар из плавильной печи. Ожидания были тщетны. Ничего удивительного. Мыслимое ли дело, чтобы даже такая незаурядная женщина, как их мать, по прошествии семи лет после смерти смогла одарить сына хоть малой толикой той любви, которую изливала на него при жизни? И все же Золта взяла досада от того, что святые останки под толщей грязной земли не способны наделить его даже подобием прежней материнской силы.

Горячие слезы навернулись на глаза. Золт крепился, однако вслед за негромким рокотом грома брызнули капли дождя и, неудержимые, как дождь, хлынули слезы.

Он силился побороть желание руками разрыть землю, раскопать тело матери. Конечно, плоть ее давно разложилась, в могиле он найдет разве что кости, облепленные невесть откуда взявшимся вязким месивом. Но ему так хочется заключить мать в объятия и сложить ее костлявые руки так, будто и она его обнимает! Золт действительно принялся было рвать траву, разгребать землю, но тут из его груди вырвались неистовые рыдания, и силы оставили его. Ему не оставалось ничего другого, как уступить реальности.