Дэн Симмонс - Костры Эдема Страница 37

Утром – всего четыре дня назад, когда я развлекалась в Хило! – христиане с опаской вышли из дома и обнаружили, что все их лошади буквально разорваны на куски. Об этом все особенно остерегались говорить при мне, как будто убийство лошадей было хуже, чем убийство бедного мистера Стэнтона.

После этого мистер Тейлор предложил послать за помощью в Кону. Миссис Тейлор была против, но все понимали, что с ребенком и стариком они не доберутся до Коны меньше чем за два дня, в то время как один человек легко дойдет туда за сутки даже пешком.

В десять утра мистер Тейлор отправился в путь вместе с туземцем, уже упомянутым Калуной. Около пяти часов Колуна вернулся – опять один. Дрожащим голосом он рассказал, что в четырех милях от селения на них напала гигантская ящерица с глазами человека. Мистер Тейлор выстрелил в нее из мушкета с расстояния не более шести футов, но не причинил никакого вреда. Колуна сказал, что голова мистера Тейлора раскололась, как кокосовый орех, и, пока ящерица пожирала его, он, Колуна, успел убежать. Он сказал еще, что маленькие создания, похожие на гномов, гнались за ним две мили, но потом отстали.

Тут терпение преподобного Уистера лопнуло, и он обвинил Колуну в том, что он лжет и предает христиан жрецам Пеле. В разгар спора Колуна поднял нож:, чтобы поклясться на нем, как это принято у язычников, но преподобный неправильно истолковал этот жест и выстрелил в безвинного гавайца. Колуна умер спустя несколько часов.

После этого опять наступила ночь, и несчастным христианам опять пришлось слушать крики и царапанье в дверь. Наконец, по словам туземцев, измученные женщины и мальчик заснули в другой комнате, а преподобный Уистер и его жена остались сторожить. Спящих разбудили нечеловеческие крики и выстрелы. Миссис Стэнтон попыталась открыть дверь в другую комнату, но тут дружественно настроенные туземцы вывели всех оставшихся в живых через пролом в стене и повели их куда-то по темной тропинке через лавовые поля. Сзади они видели, как горят церковь и оставленный ими дом. Они достигли кратера после сорока часов изнурительного пути. Их никто не преследовал, хотя проводники видели среди лавы странные тени и слышали нечеловеческие голоса.

Выслушав эту историю, Смит и Магуайр потребовали у Ханануи немедленно доставить их в Хило. Хозяин гостиницы также решил уехать утром, заперев «Дом у вулкана» и оставив его на милость ветра и сырости. Туземцы – как проводники миссионеров, так и гостиничные слуги – боялись ехать ночью, но еще больше боялись остаться наедине с ужасом, идущим с Коны.

Пока все собирались, я услышала на веранде разговор между мистером Клеменсом и преподобным Хеймарком.

– Я не поеду с вами в Хило, – сказал корреспондент. – Я должен узнать, что здесь происходит. Даже если это не более чем месть языческого колдуна, репортаж об этом будет поинтереснее, чем о гибели «Хорнета».

Преподобный нахмурился, услышав о таком эгоистическом отношении к трагедии, но неожиданно для меня сказал:

– Я поеду с вами. Уверен, что Магуайр, Смит и остальные смогут доставить женщин в Хило и без моей помощи.

Корреспондент тоже был удивлен подобным решением и попытался настоять на своем праве встретить опасность в одиночку. Но преподобный Хеймарк отверг все возражения:

– Я иду не стеречь вас, сын мой. Я хорошо знаком с преподобным Уистером и его зятем. Мы не знаем пока, что с ними случилось. Все, что мы слышали, – это женские страхи и языческие суеверия. Я хочу найти их и, если им ничем уже нельзя помочь, предать их тела христианскому погребению. Я уверен, что мы с вами будем в Хило даже раньше остальных… если ничего не случится.

Двое мужчин пожали друг другу руки. Я пошла в свою комнату, собрала вещи и надела самые прочные башмаки и самую скромную юбку. Мистер Клеменс и преподобный Хеймарк еще не знали, что я тоже отправляюсь с ними в Кону.

Сато и его свита удалились в свои номера, и у Трамбо осталось три часа на то, чтобы разобраться со всеми несчастьями. Они с Уиллом Брайентом на лифте поднялись в апартаменты жены Трамбо и ее адвоката в северном крыле Большого хале. Перед дверью Трамбо тронул Брайента за рукав:

– Пять минут. Ни одной гребаной минутой больше. Можешь устроить взрыв, что угодно. Пять минут.

Брайент коротко кивнул и исчез за кадкой с пальмой.

Трамбо позвонил в дверь, стараясь придать лицу как можно более невозмутимое выражение. Открыл ему Майрон Кестлер. Седые волосы адвоката, как обычно, были связаны в хвост, а одет он был в махровый халат с эмблемой Мауна-Пеле. В руке он держал бокал с остатками виски.

– Хорошо устроились, Майрон? – дружелюбно спросил Трамбо. – Еще не пробовали наше джакузи?

Майрон Кестлер натянуто улыбнулся:

– Миссис Трамбо ждет вас.

– Да-да. – Трамбо перешагнул порог.

Все вокруг сверкало мрамором, кожей и дорогой тканью. Это сверкание не заглушали даже толстые персидские ковры на полу и стенах. Штормовой ветер развевал длинные, от пола до потолка, занавески на западном окне. Пахло сандаловым деревом и лаком.

– Где она? – спросил Трамбо.

– На террасе.

К неудовольствию Трамбо, адвокат последовал за ним на ланаи. Днем оттуда можно было увидеть вершину Мауна-Лоа и заснеженную громаду Мауна-Кеа за ней. Сейчас вместо этого свет фонарей выхватывал из темноты только бьющиеся на ветру кроны пальм.

Кэтлин Соммерсби Трамбо тоже была в халате с эмблемой курорта и тоже держала в руках бокал. Трамбо знал, что это чистая водка со льдом. Она сидела в шезлонге, закинув ногу на ногу и обнажив неправдоподобно гладкое бедро. Лампа над головой отбрасывала каскад теней на ее длинные, медового оттенка волосы. Трамбо почувствовал на миг вожделение, которое и заставило его жениться на ней… не считая того, что у нее было несколько сотен миллионов. Жаль, что она оказалась такой стервой.

– Кэт! – воскликнул он. – Рад тебя видеть.

Какой-то момент она молча смотрела на него. Раньше он думал, что глаза у нее небесно-голубые; теперь ему в голову пришло, что к ним больше подошло бы определение «льдисто-голубые».

– Ты заставил меня ждать, – сказала она наконец.

Трамбо всегда плохо разбирался в оттенках ее тона:

капризная девчонка, деловая женщина, Снежная королева – все они были одинаково стервозными.

– Я был занят. – С отвращением Байрон Трамбо услышал в своем голосе знакомые оправдательные нотки.

Кэтлин Соммерсби Трамбо сморщила свой изящный нос.

Прежде чем она заговорила, Трамбо попытался перехватить инициативу: