Томас Оуэн - Дагиды Страница 37

Это жестоко, сознаюсь, ведь он был так мал, так наивно услужлив. Но меня слишком волновала его гибкая подвижность, и я совсем не желала видеть его сидящим рядом. Его обаяние было столь повелительным, что я старалась любым способом сохранить дистанцию. Я хотела уберечься от него, вернее, от себя самой. И все просила влезть повыше, сорвать цветок в самом рискованном месте. Он забрался туда, засмеялся, но вдруг соскользнул, упал прямо на рельсы и остался недвижим. А я смотрела на него так, словно он ушел, пропал из моей судьбы, и не подумала подбежать к нему.

И тогда появился поезд… Я знала, что он проходит именно в это время. Я закрыла глаза. Бедного мальчика разрезали, разорвали колеса. Я была виновна в его смерти. Несомненно, я хотела этого. Может быть, неосознанно. Может быть, вполне сознательно.

Когда это произошло, мое тело забилось в чудовищной конвульсии наслаждения. Потом резкая боль сковала поясницу. С тех пор ноги отнялись.

Путешественник слушал внимательно. Он спросил:

– И сколько лет прошло?

– Десять.

– И вы ничего не сделали, чтобы избежать этой трагедии? Вы ведь стояли не так далеко. Наверное, можно было подскочить, протянуть руку. Играют с огнем иногда, но все же сохраняют контроль над событиями.

Патриция закрыла лицо. Она вдруг увидела, как все произошло на самом деле.

«Возвращайся. Здесь можно упасть».

И мальчик карабкается по откосу к тому месту, где она стоит. Он сунул букет в расстегнутый ворот рубашки. Смеется и пробирается вверх, цепляясь пальцами за траву.

«Какой ты проворный и гибкий! Как я люблю тебя!»

Она становится на колени, наклоняется к его лицу, которое приближается, ласкает волосы и губы, ищет букет в распахнутой рубашке.

И вдруг слышит паровозный гудок. Она в смятении. Она должна разом покончить с этой пыткой, с этим искушением. Мальчик прижимается к ней, она отстраняет его, поначалу спокойно. Потом проводит ладонями по его плечам и груди и неожиданно резко толкает. Он катится по откосу без жалобы, без крика.

М. Франс наблюдает сцену издали. Он подбегает и говорит: «Это несчастный случай. Несчастный случай». Чтобы ее убедить. Чтобы подсказать версию будущих объяснений.

Патриция потерла пальцами виски и чуть не разрыдалась.

– Какой кошмар! Какие ужасные воспоминания живут во мне!

– Перестаньте. Страдания, угрызения совести – к чему все это? Надо вырвать воспоминания, как злую траву.

– Но я волочу прошлое за собой, – прошептала Патриция, трогая свои больные ноги, – словно жаба свое безобразие. К чему жизнь нелепой жабе?

Путешественник смотрел на нее с нежностью, он преклонил колени, взял ее руку и поцеловал глубину ладони.

– Вы красивы и грустны, Патриция. Будьте только красивой, прошу вас…

Он погладил лодыжку Патриции и случайно расстегнул ремешок сандалии.

Она вспоминает аналогичную роль погибшего мальчика.

«Я королева, поцелуй мне колено».

И он целует.

«Поцелуй пальцы ног…»

– Как забавно… – начала она, улыбаясь. Оборвала фразу и нахмурилась. – Мертвые надежды не возрождают.

– Надо всегда иметь новые надежды.

Он поднялся, сжал ее руки, посмотрел в глаза:

– Выше голову, Патриция. Надо убить прошлое.

– Вы очень внимательны и ласковы. Но зачем тревожить меня? Зачем вы вообще приехали? После вашего отъезда… Какое одиночество, тоска, зудящая горечь!

Он взял ее за плечо и легонько встряхнул.

– Нет-нет! Все переменится, вот увидите.

Он достал платок и завязал ей глаза.

– Не бойтесь. Это залог будущего.

Она улыбалась доверчиво и немного встревоженно.

Он очень бережно взял ее на руки.

Патриция представляла: «Я будто новобрачная…» Ей слышался свадебный марш в соборе, казалось, что путешественник поднимается с ней в огромный неф…

Путешественник остановился перевести дыхание возле балюстрады над железной дорогой.

– Вы устали, – прошептала Патриция. – Если вам тяжело, опустите меня.

Ей было хорошо. Она прижалась к его плечу и вдыхала его запах. Ей хотелось так оставаться долго, неизвестно сколько…

Послышался гудок паровоза.

– Поезд, – вздрогнула Патриция и невольно, словно защищаясь, протянула руку.

– Забудьте этот поезд раз и навсегда, – сказал он уверенным тоном. И ступил на мостик.

– Где мы? Я слышу скрип досок. Мы проходим над рельсами.

Он сделал еще несколько шагов и попросил:

– Поцелуйте меня.

Она не колеблясь поцеловала его сначала в щеку, потом в губы.

– Я слышу поезд.

– Надо излечиться, надо перестать его слышать… навсегда.

Он посмотрел на молодую женщину взглядом, исполненным нежности, сильно прижал ее к себе, потом, словно бы желая возложить ее на алтарь неизвестного божества, высоко поднял над парапетом и бросил в пустоту.

Патриция страшно закричала и осталась лежать на рельсах.

Путешественник на мостике перегнулся и смотрел на нее.

Во дворе появился беспокойный и ничего не понимающий М. Франс с ружьем в руках.

– Это несчастный случай! – крикнул путешественник.

Поезд достиг балюстрады, и в его грохоте исчезли все иные звуки. Когда тело Патриции пропало под колесами, путешественник отвернулся.

М. Франс, опираясь на пустое кресло, ошеломленно смотрел на путешественника, но с трудом его различал, возможно, из-за пелены паровозного дыма.

Он приложил ружье к плечу и прицелился. Но силуэт человека на мостике вдруг заколебался, заизвивался, расплылся смутным серебристым облачком.

М. Франс услышал топот ног по прогибающимся доскам. Теперь он ясно разглядел мальчика, раздвигающего кусты. Он узнал его.

Невидимый в листве мальчик просвистел пять знакомых нот.

Паровоз вдали огибал холм и тоже свистел. Те же самые ноты, тот же сигнал. Высокие, пронзительные ноты адским воем взорвались в голове М. Франса. Он кинулся к балюстраде, посмотрел вниз, увидел…

М. Франс отшвырнул ружье и побежал в направлении озера. Он не мог кричать, а только хрипел: «Пат-ри-ция… Пат-ри-ция…»

Кладбище в Бернкастеле

– И что теперь?

– Как «что»? Вперед, Джек!..

Это подлинная история. Мой друг Жан Рэ великодушно разрешил ее напечатать. Мне приятно сообщить еще об одном эпизоде из биографии удивительного человека, который предпочитал жить на грани вероятного, в той области, где кончается влияние законов повседневного мира.

Это произошло в ту эпоху, когда Жан Рэ – всесветный и циничный бродяга – вознамерился пополнить свою информацию касательно кладбищ. Данная тема, которая, как известно, разнообразно интерпретируется в его зловещей беллетристике, всегда стимулировала его необузданное воображение.