Челси Ярбро - Костры Тосканы Страница 37

— Что ж, — отозвался Ракоци со слабой улыбкой. — Флорентийцы вправе одеваться, как им заблагорассудится, но нам, чужеземцам, приходится с особым тщанием следить за собой…

— И отдавать в повседневности предпочтение испанским камзолам? — Лоренцо коротко хохотнул и поднес кубок к губам. — Прекрасное вино, — заявил он, сделав пару глотков. — Просто отменное, как бы я ни относился к французам. Совпадение вашего имени с названием местности, где его производят, случайно?

— Это мой выбор, Великолепный. Из тщеславия. Прихоть, пустяк.

Ракоци отвернулся и стал смотреть на гостей. В конце концов, хозяину нужно приглядывать, как идет вечеринка. Около зала с актерами стояла группа влиятельных флорентийцев, входивших в общество дель Бигалло, занимавшееся благотворительностью. Оно открывало приюты для бедняков и снабжало их теплой одеждой. Чуть в сторонке от них неспешно прогуливалась троица известных ученых — двое датчан и один англичанин. Кто из них кто, можно было свободно определить по костюмам. Члены городского правления также сочли возможным откликнуться на приглашение чужеземца. Они прибыли на прием вместе с женами, разодетыми по флорентийским меркам в пух и прах. Бархатные платья некоторых из них были оторочены мехом, в разрезах проглядывали тончайший батист и белоснежные кружева. Рассеянный взгляд владельца палаццо вдруг оживился, выхватив из толпы Деметриче. Она вела беседу с двумя мэтрами академии. Ракоци удовлетворенно кивнул, заметив на ней юбку из ярко-зеленого шелка, ему стоило немалых усилий уговорить гордячку принять этот подарок. Вновь прибывший гость привлек внимание Деметриче, и она, радостно улыбаясь, поспешила к нему. Боттичелли, это был он, направился к ней. В праздничном кафтане, пошитом бог весть когда, художник выглядел долговязым, худым переростком, затесавшимся в компанию солидных взрослых людей.

— Франческо, — тихо проговорил Лоренцо, и Ракоци повернулся к нему, — вы не должны меня опасаться.

— Не понимаю, о чем вы?

Можно было, конечно, напустить на себя рассеянный вид, но недоумение разыграть невозможно. Впрочем, Ракоци все равно попытался это проделать и увял, встретив проницательный взгляд.

— Я говорю, — настойчиво продолжил Лоренцо, — что вы можете довериться мне. Я вас не выдам.

— Не… но, мне кажется, я ничего не скрываю.

Он стал искать повод спешно куда-нибудь удалиться, но не нашел его и остался сидеть.

— Помните день, когда мы набрели на развалины? И старика, пытавшегося пустить себе кровь? — Лоренцо неспешно водил пальцем по скатерти.

— Да, — сдавленным голосом произнес Ракоци.

— Хорошо. Тогда вы должны также помнить, что я заходил внутрь старого храма. — Ответом было молчание. — Я обнаружил там много странных вещей. Среди них был пергамент с непонятными письменами.

— В самом деле? — Ракоци не мог заставить Лоренцо умолкнуть, а если и мог бы, то этим только разжег бы в нем любопытство. — И что же это были за письмена?

— Я не смог их прочесть. Но я узнал их. — Медичи умолк, допил свое вино и потянулся к бутылке. — Я видел их раньше.

— Правда? Где же?

— На вашем гербе, Франческо. На вашем гербе.

Лоренцо оглянулся, всматриваясь в толпу веселящихся, затем со скучающим видом продолжил:

— Только, молю вас, не делайте вид, что не понимаете, о чем идет речь. Если не хотите говорить, будь по-вашему. Но… — Медичи запнулся. — Рубиновый кубок, рубиновое вино. «Мне нет пристанища ни в смерти, ни в любви», — тихо процитировал он.

Ракоци чувствовал, что лед под ним становится хрупким.

— Поверьте, Лоренцо, в моей ситуации лучше молчать, — в отчаянии сказал он. — Тому есть причины. Но знайте: то, о чем я умалчиваю, ничем не грозит ни вам, ни Флоренции, ни флорентийцам!

Лоренцо кивнул и выпил еще вина.

— Ну, ладно. Сказанного довольно! — Он приглашающе махнул рукой Боттичелли. — Сандро понравится это вино. Благодарю за любезность, с какой вы предоставили мне возможность им насладиться. И за все остальное тоже.

Сандро уже поднимался к ним, но внезапно остановился, отвлеченный затеявшейся внизу суматохой. В ставни лоджии кто-то ломился, два щита уже треснули и разошлись.

Публика настороженно замерла, все глаза обратились к входной двери. Та сотрясалась, в нее колотили ногами, грохоту вторили чьи-то возбужденные голоса.

Ракоци поднялся.

— Что это за напасть? — спросил он недоуменно.

В следующий момент дверь упала, и группа молодчиков в серых сутанах ворвалась в зал. Двое вздымали над головами полотнище с надписью: «Во имя Спасителя!»

— Савонарола! — воскликнул Лоренцо. — Это его происки! Ах, негодяй!

Он пошатнулся, задев рубиновый кубок. Тот опрокинулся, на ослепительно белой поверхности скатерти образовалась красная лужа.

— Кто вам дал право врываться сюда?

— Мы здесь во имя распятого нечестивцами Господа! — провозгласил один из молодчиков, видимо предводитель, выступая вперед. Взгляд его был исполнен презрения. — Иисус выгнал менял из храма, мы с помощью Духа Святого изгоним из Флоренции всех ростовщиков! — Он вскинул руку, серые разразились гневными криками.

— О боже праведный! — пробормотал Лоренцо и сделал движение, выдававшее в нем намерение встать.

— Нет, Великолепный, — остановил его Ракоци — Вы у меня в гостях. Наводить в доме порядок — дело хозяина.

Он обошел стол и легко сбежал по лестнице вниз.

— Ну, добрые горожане, чего вы хотите от нас? Если вы намеревались испортить нам вечер, то это вам удалось. Вы разломали ставни, выбили новую дверь, пора бы и успокоиться. Возможно, вам хочется помолиться? Молитесь — и покончим на том. В противном случае я кликну стражу. А она не любит шутить.

Это были не пустые слова. Отряды наемников, чьи услуги Медичи оплачивал золотом, весьма ревностно относились к своим обязанностям.

— Я — Марио Спинатти, — объявил предводитель серых сутан. — Я тот, кого ведет слово преподобного Савонаролы, провозвещающего день гнева Господнего! Вы, снедаемые тщеславием, обуреваемые низменными страстями, вострепещите, ибо над вашими головами уже воздет карающий меч!

Марио Спинатти простер над оцепеневшей публикой руки, выпятил челюсть и загнусавил:

— Покайтесь! Вспомните о страданиях Господа! Припадите к славе его!

Ракоци недовольно поморщился.

— Уходите, добрые люди! — сказал он еще раз — Вы уже сделали все, что могли.

Участники вечеринки безмолвствовали, плохо понимая, что происходит. Что это? Розыгрыш? Или какой-то иноземный обычай? Актеры были сообразительнее гостей. Их напудренные лица посерели от страха.