Стивен Кинг - Ученик дьявола Страница 38

— Вы с ума сошли! — разозлился Тодд. — Я же не понимаю по-немецки! Как я мог читать вам письмо на немецком, вы, старый козел!

— А зачем бы Вилли писал мне по-английски? — слабо возразил Дуссандер.

— Если ты читал мне письмо по-немецки, то я бы все равно понял, а ты — нет. Конечно, твое произношение было бы зверским, но я бы…

Дуссандер был прав — опять прав, и Тодд не стал слушать дальше. Даже после сердечного приступа старик оставался на голову выше. Тодд помчался к лестнице, задержавшись на миг у входной двери, чтобы убедиться, что «порше» его отца еще не слышно. Было тихо, но часы Тодда показывали, что времени в обрез: прошло уже пять минут.

Он взлетел через две ступеньки по лестнице и ввалился в спальню Дуссандера. Здесь Тодд никогда не был, даже из любопытства, и сначала просто осмотрел незнакомое место. Потом заметил комод, дешевенький, в том стиле, который отец называл «распродажный модерн». Он встал на колени и выдвинул третий ящик. Он выдвинулся наполовину, а потом сдвинулся и застрял.

— Проклятье, — прошептал Тодд. Лицо его побледнело, на щеках проступили пятна темного румянца, а синие глаза напоминали тучи над Атлантикой. — Черт бы тебя побрал, мерзость, вылезай!

Он рванул изо всех сил, так что сам комод наклонился и чуть не упал на него, но потом встал на место. Ящик вылетел прямо Тодду на колени. Носки, белье и носовые платки Дуссандера разлетелись в стороны. Тодд порылся в том, что осталось в ящике, и достал деревянную шкатулку размером чуть больше конверта и сантиметров восемь высотой. Он попытался поднять крышку. Бесполезно. Заперта, как и сказал Дуссандер. Сегодня вечером все давалось с трудом.

Он запихнул обратно в ящик одежду, потом вставил ящик в полозья. Ящик снова застрял, Тодд попытался задвинуть его, расшатывая из стороны в сторону, В конце концов это удалось, хотя пот градом катился по его лицу. Теперь коробка. Сколько минут уже прошло?

Кровать Дуссандера была с массивными спинками, и Тодд с размаху ударил замком об одну из стоек, боль пронзила руки до локтей. Посмотрел на замок. Там была вмятина, но замок не сломался. Опять ударил замком о стойку, еще сильнее, невзирая на боль в руках. На этот раз от стойки отлетели щепки, а замок так и не сдался. Тодд издал короткий смешок и перенес шкатулку в другой конец кровати. Поднял высоко над головой и изо всех сил опустил вниз. Замок отлетел.

Когда он откинул крышку, в окна дома ударил свет фар.

Тодд торопливо рылся в коробке, Открытки, Медальон. Сложенная в несколько раз фотография женщины, на которой не было ничего, кроме черных чулок с рюшами. Старая банкнота. Несколько разных наборов документов. Пустая кожаная обложка для паспорта. И только на самом дне — письма.

Свет стал ярче, и уже отчетливо слышался рокот мотора «порше». Потом резко стих.

Тодд схватил три листа почтовой бумаги, густо исписанные с обеих сторон по-немецки, и выбежал из комнаты. Он уже был на лестнице, когда понял, что оставил взломанную шкатулку на кровати. Бегом вернулся обратно, схватил ее и снова выдвинул злополучный ящик.

Ящик опять застрял, на этот раз с резким скрежетом дерева по дереву. Снаружи он услышал скрип ручного тормоза «порше», потом открылась и захлопнулась дверь.

Как будто издалека услышал свой собственный стон. Тодд положил шкатулку в перекосившийся ящик и с силой пнул его ногой, Ящик плотно закрылся, Тодд пулей вылетел в холл. Он мчался к лестнице. На полпути услышал шаги отца на дорожке к крыльцу.

Тодд спрыгнул через перила, мягко приземлился и помчался на кухню, зажав трепещущие листы почтовой бумаги.

Раздался стук в дверь:

— Тодд! Тодд, это я!

И тут издалека донесся вой сирены «Скорой помощи». Дуссандер опять впал в полубессознательное состояние.?

— Я иду, па!

Он положил листки почтовой бумаги на стол, слегка разбросав, словно их уронили в спешке, а затем вернулся в прихожую и открыл дверь.

— Где он? — спросил Дик Бауден, проходя мимо Тодда.

— В кухне.

— Ты все правильно сделал, Тодд, — похвалил отец, торопливо и смущенно обнимая сына.

— Вроде бы, ничего не забыл, — честно сказал Тодд, проходя вслед за отцом через прихожую в кухню.

В суматохе, когда Дуссандера увозили, о письме не вспомнил никто. Отец бегло взглянул на него и тут же положил обратно, когда пришли санитары с носилками. Тодд с отцом поехали вслед за скорой, и объяснения того, что произошло, были приняты без всяких вопросов доктором, ставшим лечащим врачом Дуссандера, В конце концов, мистеру Денкеру семьдесят девять лет, и образ жизни, который он вел, был далеко не безупречен. Доктор также мимоходом похвалил Тодда за сообразительность и быстроту. Тодд рассеянно поблагодарил его, и попросил отца поехать домой.

По дороге домой Дик опять сказал сыну, что гордится им. Но Тодд едва ли слышал его. Он думал о своем винчестере.

18

В тот же самый день Морис Хейзел сломал позвоночник.

Морис совсем не хотел сломать его, он всего-навсего хотел прибить угол водосточного желоба на западной стороне дома. Меньше всего он думал, что при этом можно сломать позвоночник, ему и без того хватало горя в жизни. Его первая жена умерла в 25 лет, умерли и две его дочери. Брат погиб в автокатастрофе недалеко от Диснейленда в 1971. Самому Морису было уже к шестидесяти, у него был особый случай полиартрита — быстро прогрессирующий, Еще у него были бородавки на обеих руках, бородавки, которые вырастали быстрее, чем доктор успевал их выжигать. А в добавок в последние годы у него появилась склонность к мигреням, из-за чего этот хрен — сосед Роган, стал называть его «Кот Морис». Морис потом часто говорил Лидии, своей второй жене, что ему было бы очень интересно, как бы Рогану понравилось, если бы он стал называть его «Роган — Геморрой».

— Оставь, Морис, — говорила в таких случаях Лидия. — Ты совсем шуток не понимаешь, ты их никогда не понимал, иногда я удивляюсь, как это меня угораздило выйти замуж за человека, абсолютно лишенного чувства юмора. Мы поехали в Лас-Вегас, — говорила Лидия, обращаясь к пустой кухне, словно к невидимой толпе зрителей, стоящей перед ней, — мы смотрели Бадди Хэкета, и представляете, Морис ни разу не засмеялся.

Кроме полиартрита, бородавок и мигреней у Мориса была Лидия, которая, храни ее Боже, превратилась за последние пять лет в некое подобие пилы, особенно после удаления матки. Так что у него было множество печалей и множество проблем и без поломанного позвоночника.

— Морис, — кричала Лидия, стоя в дверях и вытирая мыльную пену посудным полотенцем. — Морис, сейчас же слезай с этой стремянки!