Николай Бахрошин - Идол липовый, слегка говорящий Страница 38

Впрочем, что такое – этот идол, казаки отвечали донельзя уклончиво. Бог? Нет, не Бог. Талисман? Ничего похожего. Дух? Демон? Нет, конечно, упаси господи… Сказано же – идол! Это когда делать нечего, когда совсем уже не знаешь, что делать, тогда к нему. По пустякам беспокоить – грех, однако, обидеться может…

Увидев их с Иркой, остальные пассажиры накинулись с вопросами, но, к сожалению, прибывшие мало что могли добавить. Да, все тут упирается в идола, все про него говорят, и от этого, наверное, никуда не денешься… Да, Ачик Робертович погиб от подземных пушек, а геологи ушли сами, не слишком внятно рассказал Саша. Ирка к тому времени уже удалилась со своим Лавром, а он нарочно не стал подробно распространяться про геологов-диверсантов. Ушли, и всё, ничего не сказали. Сказали – дела у них. Может, геологические, кто знает… Но выяснилось, что они по военному ведомству. Может, какая-то секретная военная геология…

Нужно еще присмотреться, что тут к чему, решил он. Не слишком ли подозрительно попахивает вся эта авария?

От оставшихся Саша узнал: когда они ушли, в лагере опять появлялся Савич. Лечил Дениса, водя руками возле головы. И тот вроде как пошел на поправку, даже начал иногда открывать глаза. Потом Савич снова исчез. Зато скоро появились казаки и отвели их в станицу, где приняли вполне радушно. Сейчас Денис лежит в избе у станичного лекаря, он, судя по всему, ходить еще сможет не скоро. Сильное сотрясение мозга, лежать ему неподвижно не меньше месяца. Казаки обещают оставить его у себя и вылечить.

– Нет, я не понимаю, почему мы, умные взрослые люди, давно уже не верящие ни в какие сказки и занимающие, между прочим, определенное немалое положение, должны бегать за каким-то мифическим идолом? – гундосил Самородов, все еще страдая носом.

Васька, со свойственным ему бесшабашным фатализмом, возражал, что делать все равно больше нечего. Если он, Самородов, может предложить что-нибудь более толковое, то пусть предлагает, а не гундосит на голом месте.

Предложить Самородов не мог, поэтому свирепо сверкал глазами и на голом месте гундосил. Отношения между ними окончательно не сложились, сразу понял Саша.

Женщины, тетя Женя, Аля и Вера, с прагматизмом, присущим полу, поддерживали Ваську. Лучше идти, чем сидеть и ждать у моря погоды. Точнее, у озера.

Егорыч, на удивление трезвый, благостный, с разгладившимся лицом и раскаявшийся во всей прожитой жизни разом, поддерживал тетю Женю. Она явно взяла мужичка под свое сдобное крыло.

В общем, большинством голосов было решено идти в Острожин, город все-таки. Лучше идти, чем сидеть здесь и ждать. Вот передохнут денек вновь прибывшие, и можно трогаться. Дорога, говорят казаки, не простая. На лодке через озеро они переправят, обещали, а дальше можно тайгою, в обход гряды, но это долго, недели две-три, не меньше. А можно за несколько дней дойти, если напрямик под грядой, через пещеру. Но там опасно, в пещере, там всякое может случиться, предупреждали станичники. Задумаешься…

«Кстати, а где же Федор?» – вспомнил Саша только потом.

Вечером Саша сидел на лавке возле избы, сытый, чистый и расслабленный после бани.

Станичники ложились спать рано. Часов с девяти, время по московским меркам не просто детское, а малышовое, огни в избах начали гаснуть один за другим. Саша видел: Ирка появилась на женской половине, только чтобы бросить вещи на койку. Потом тут же удалилась со своим чудо-богатырем со скоростью выключенного света. Зная ее, можно предположить все остальное. Впрочем, что тут предполагать, все прозрачно, как струя родника. Зная ее…

Саша смотрел на звезды. Ему казалось, что даже звезды здесь особенные. Близкие. Крупные, яркие, отчетливо пропечатанные на небе со всеми своими переплетающимися созвездиями. Большими познаниями в астрономии он никогда не отличался, хватило его только на то, чтобы найти ковши Большой и Малой Медведиц. Но и это для него было достижением. Может, он слишком давно не смотрел на звезды. Зря, наверное… Навевает. Что? Что-то точно навевает, в этаком, философском смысле…

– Что, господин журналист, любуетесь?

Аля подошла незаметно, присела на лавочку. Он заметил ее, только когда она появилась рядом. Вздрогнул.

Что бы ни говорили, а красота – это красота. Не только сильная, но и страшная штука! От нее вздрагиваешь, например. Сейчас, когда экраны и журналы заполнены симпатичными женскими лицами и глянцевыми телами, демонстрирующими все подряд, когда расхожие штампы навязываются рекламой, понятие красоты, как ни странно, растушевалось, взялся рассуждать про себя Саша, искоса поглядывая на нее. Невольно начинаешь думать, что все эти растиражированные лица, блеск керамических улыбок и нарисованные глаза – это и есть идеал возможного.

И только когда вдруг встречаешь настоящую красоту, начинаешь понимать, насколько она другая. Настолько далека от эталонного ширпотреба, как гравюра художника далека от оттиска канцелярского штампа…

Или об этом он подумал потом?

– Да, звездное небо над нами, и нравственный закон внутри нас… – сказала красавица. – Со времен господина Гегеля достойно всяческого восхищения. Правда, вокруг нас по-прежнему сплошная жопа, но это уже издержки…

– Почему? – спросил Саша.

Сам тут же понял, как глупо спросил. Ай да красавица! Гегеля вспоминает…

Цитатка, конечно, заезженная, но сам факт!

– Так получается, – ответила Аля. – Похоже, вас тоже бросили?

– А почему – тоже?

– Потому что меня – точно бросили. Сигарета есть? – попросила она. – А то здесь один листовой табак в этих, как их… самокрутках. Пока покуришь – полный рот трухи насыплется…

Сигарет у него оставалось полторы пачки, он давно привык возить с собой приличный запас.

Саша достал сигарету, потом дал ей прикурить. Огонек зажигалки выхватил из темноты ее лицо, пугающее своим совершенством. И опять новое выражение лица, совсем незнакомое. Лицо разбившегося ангела, вызывающее острую, как заноза, жалость…

– Слушай, давай на «ты»? – предложила Аля. – Тебя Саша зовут, да?

– Совершенно верно. Давай, – согласился Саша.

– А я – Аля.

– Я знаю.

– Ну да, конечно… Извини… Ты на Ирку не обижайся, она всегда была шебутная. Если у кого-то семь пятниц на неделе, то у нее семьсот семьдесят семь. У нее вообще дыра в голове еще с детства.

– Как? – не понял Саша.

– Обыкновенно. Самая натуральная дыра, только под волосами не видно. Ей голову пробили еще в нежном возрасте. Трепанацию черепа делали, кусок кости убрали, потом вставили какую-то пластинку, чтоб мозги не вываливались. Но, мне кажется, все равно вываливаются. Подтекают потихоньку. Пластинка, наверно, не герметичная попалась…