Дж. Уорд - Вечный любовник Страница 39

Кожей он впитывал ее дыхание и закрыл глаза, когда ее рука обняла его за талию.

Тихо.

Вокруг было так тихо. В доме было тихо. На улице было тихо.

У него появилось дурацкое желание разбудить ее и уложить так, чтобы лучше чувствовать ее тело.

Но вместо этого он сконцентрировался на ее дыхании, пытаясь выровнять его с движением своих собственных легких.

Так… мирно.

И тихо.

Глава 20

Уходя из закусочной «Moe’s», где он подрабатывал мытьем посуды, Джон Мэтью беспокоился о Мэри. В четверг она пропустила свою смену на горячей линии, что было крайне необычно, и он очень надеялся, что сегодня она, наконец, пришла. Было только двенадцать тридцать, и до конца ее рабочего дня оставалось еще полчаса, поэтому он был уверен, что сможет перехватить ее. При условии, что она появится.

Он шел так быстро, как мог, и покрыл шесть грязных кварталов за десять минут. И хотя в дороге домой не было ничего необычного, здание его, как всегда, являло собой «райский уголок». Подойдя к двери, он услышал, как спорят двое пьяных мужчин: их взаимные претензии были огромны, нелогичны и цветасты. Женщина пыталась перекричать орущую музыку. Мужчины проорали в ответ что-то, что, по мнению Джона, могли произнести только вооруженные люди.

Джон проскочил через фойе и поднялся по расшатавшейся лестнице, закрыв за собой дверь студии быстрым поворотом замка.

Это место было совсем маленьким, и, наверняка, стоило снести его еще лет пять назад. Половина пола была покрыта ковром, другая - линолеумом, но их уже с трудом можно было отличить друг от друга: линолеум выносился до такой степени, что на нем проглядывал пушок, а ковер, казалось, превратился в дерево.

Окна были залеплены грязью, что, в принципе, даже играло ему на руку: не нужно было покупать занавески. Душ и раковина в ванной работали нормально, но вот мойка на кухне засорилась еще до того, как он въехал в квартиру. Сначала он решил прочистить ее чем-то вроде «Драно»[72], но это не помогло, а лезть копаться в трубопроводе он не решился. Ему не хотелось знать, что именно спускается вниз по трубам.

Следуя обычному пятничному ритуалу, он распахнул окно и выглянул на улицу. Окна Горячей линии по предотвращению самоубийств светились, но Мэри не было за ее рабочим столом.

Джон нахмурился. Может быть, она не очень хорошо себя чувствовала. В тот вечер, когда он пришел к ней домой, она показалась ему совсем измученной.

Завтра, решил Джон, он поедет к ней домой и проведает ее.

Боже, он был так рад, что у него наконец-то хватило смелости подойти к ней. Она была такой милой: в жизни даже лучше, чем по телефону. И ведь она знала Амслен! Ну разве это не судьба?

Закрыв окно, он направился к холодильнику и ослабил пружинистую веревку, которая держала дверцу закрытой. Внутри стояли четыре упаковки ванильных «Иншуа»[73]. Он вытащил две банки и снова прикрепил веревку к дверце. Он пришел к выводу, что его квартира, единственная в этом здании, не была наводнена паразитами. Но причиной этому было лишь отсутствия какой-либо настоящей еды. Потому что он терпеть ее не мог.

Сев на матрас, он прислонился к стене. В ресторане было полно работы, и теперь его плечи зверски болели.

Осторожно отхлебывая из первой банки и молясь лишь о том, что на эту ночь желудок оставил его в покое, он взял новый выпуск «Мускулов и фитнеса». Который он уже дважды прочитал.

Он уставился на обложку. Изображенный там парень вылезал из собственной смуглой кожи, которая была как упаковка для раздутых, выпуклых бицепсов, трицепсов, мышц живота и груди. Его мужественный облик дополняла красотка в желтом бикини, обвивавшая его, словно ленточка.

Джон годами читал о тяжеловесах и даже копил деньги несколько месяцев для того, чтобы купить себе небольшие железные гантели. Он качался шесть дней в неделю. Но тщетно. Неважно, как много он упражнялся или как сильно хотел стать крупнее – он не мог нарастить ни одной мышцы.

Причиной этому частично послужила его диета. «Иншуа» были единственной едой, от которой его не тошнило, но и они не содержали достаточного количества калорий. Хотя проблема была связано не только с едой. Генетика сыграла с ним злую шутку. В двадцать три года она был пять футов шесть дюймов ростом и весил сто два фунта. В бритье необходимости не возникало. На всем его теле не было ни волоска. Как и эрекции. Никогда.

Немужественный. Слабый. И что хуже всего, это невозможно было изменить. Его рост не менялся последние десять лет.

Это ужасающее постоянство сводило его с ума, истощало, иссушало его. Он потерял надежду на то, что когда-нибудь превратится в мужчину, и подобное смирение состарило его. Он чувствовал себя совсем дряхлым в этом маленьком теле, словно его голова принадлежала кому-то другому и не имела никакого отношения ко всему остальному.

Но кое-что приносило облегчение. Он любил сны. В них он сражался и был сильным, уверенным, он был… мужчиной. Ночью, когда глаза его были закрыты, он становился бесстрашным, держа в руках кинжал. Он был убийцей, который делал свою работу очень хорошо и из благих побуждений. И он был не одинок в своем деле. С ним были такие же, как он, воины, борцы – братья, верные друг другу до самой смерти.

В своих видениях он занимался любовью с женщинами, красивыми женщинами, которые издавали странные звуки, когда он входил в их тела. Иногда с ним было несколько женщин, и он овладевал ими быстро и сильно, потому что они хотели именно этого. Его любовницы впивались ему в спину, царапали кожу, вздрагивая и извиваясь под его яростно движущимися бедрами. С триумфальным ревом он терял контроль над собой, врезаясь во влажную тесноту, сжимающуюся вокруг него. Он кончал, и потом в шокирующем акте безнравственности пил их кровь, а они – его. Это безумство превращало белоснежные простыни в ярко-алые. В конце концов, когда жажда удовлетворялась, а яростное и страстное желание утихало, он нежно обнимал их, а они смотрели на него сияющими, полными обожания глазами. Как благословление на них снисходили спокойствие и гармония.

К сожалению, он продолжал просыпаться по утрам.

В реальной жизни он и не надеялся победить или защитить кого-нибудь. С его сложением это было невозможно. И он даже никогда не целовал женщину. Ему не представилось такой возможности. От противоположенного пола он мог ждать лишь двух вариантов поведения: те, что были постарше, обращались с ним как с ребенком; молодые просто смотрели сквозь него. И то, и другое причиняло боль: первое, потому что подчеркивало его слабость, второе, потому что лишало его надежды найти кого-то, о ком он смог бы заботиться.