Чак Хоган - Штамм Закат Страница 4

Да и можно ли понять это? Как оплакивать того, кто, по сути, не умер? И как бояться того, чье желание быть с то­бой рядом простирается в вечность?

Если бы мир узнал правду — ту правду, которую Зак видел собственными глазами, — тогда доброе имя папы было бы восстановлено, а его голос — услышан... Но, помимо этого, ничто другое все равно не изменилось бы. Его мама — и его жизнь — уже никогда не будут такими, как прежде.

Поэтому главное, чего хотел Зак, — это чтобы все как-нибудь прошло. Он хотел, чтобы случилось нечто фанта­стическое, после чего все опять станет правильным и нор­мальным. Взять, например, детство — Заку тогда было око­ло пяти. Он хорошо помнил, как разбил зеркало и просто прикрыл его простыней, а потом с неистовой силой взмо­лился Богу, чтобы зеркало восстановилось, прежде чем родители обнаружат урон. Или как он страстно желал, что­бы его родители снова влюбились друг в друга. Чтобы они однажды проснулись и поняли, какую ошибку совершили.

Сейчас он втайне надеялся, что его папа совершит что-то невероятное. Вопреки всему Зак по-прежнему полагал, что где-то впереди их ждет счастливый конец. Не только его и его родителей — всех ждет счастливый конец. Может быть даже, произойдет что-то удивительное, и мама опять станет такой, какой была раньше. Зак почувствовал, что его глаза снова полнятся слезами, и на этот раз он дал им волю. Зак был высоко на крыше. И он был один. Ему ужас­но захотелось хотя бы еще раз увидеть маму. Это желание напугало его, и все-таки он просто жаждал, чтобы она при­шла. Вот бы заглянуть ей в глаза... Услышать ее голос... Он мечтал, чтобы мама объяснила ему, что происходит, — так же, как раньше она успокаивала Зака, объясняя сыну раз­ные вещи, которые его беспокоили. «Все обязательно бу­дет хорошо...»

Где-то глубоко в ночи раздался вопль, и этот звук вернул Зака к реальности. Он вгляделся в северную часть города, увидел языки пламени в западной стороне, столб темного дыма. Посмотрел вверх. Звезд сегодня не было. Только не­сколько огоньков самолетов. А днем он слышал, как над городом пронеслись истребители.

Зак утерся рукавом куртки, повозив по лицу внутренней стороной локтя, и вернулся к ноутбуку. Проведя поиск по файлам компьютера, он быстро нашел папку с тем самым видео, которое ему не разрешалось смотреть. Он открыл файл, услышал голос папы и понял, что как раз отец и дер­жал в руках камеру. Его камеру, Закову, ту самую, которую папа взял у него на время.

Сам объект съемки поначалу было трудно разобрать — что-то непонятное в темноте сарая. Какая-то тварь, кото­рая, сидя на корточках, пыталась податься вперед. Раздал­ся глухой гортанный рык, за которым последовало шипе­ние, исходившее, казалось, из самой глубины глотки. За-клацала какая-то цепь. Камера наехала, пиксели на темной картинке упорядочились, и Зак увидел разинутый рот тва­ри. Рот, который был гораздо больше, чем ему положено, а внутри трепыхалось что-то похожее на тонкую серебри­стую рыбу.

Глаза этой сарайной твари тоже были широко распахну­ты и странно посверкивали. Сначала Зак принял их выра­жение за взгляд тоски и боли. Движения твари сковывал сидевший на ней ошейник — большой, стальной, предна­значенный, видимо, для крупной собаки; цепь от ошейни­ка тянулась дальше и была прикреплена к чему-то в земля­ном полу постройки. Тварь выглядела очень бледной — на­столько бескровной, что просто светилась в темноте. Вдруг раздался странный дробный, словно бы поршневой звук — щелк-пых, щелк-пых, щелк-пых, — и в тварь, словно игольчатые пули, ударили три серебряных гвоздя, выпу­щенные откуда-то из-за камеры (стрелял папа?). Тварь хрипло взревела, как недужное животное, раздираемое бо­лью, и картинка в кадре резко ушла вверх.

«Достаточно, — произнес чей-то голос на звуковой до­рожке. Голос явно принадлежал Сетракяну, но тон его был таким, какого Заку никогда не доводилось слышать из уст доброго старого ломбардщика. — Будем милосердными».

Затем старик вступил в кадр. Он проговорил несколько слов на незнакомом, казавшемся очень древним языке — словно призывая некие силы или объявляя заклятие, — за­нес над головой длинный серебряный меч, сверкнувший в лунном свете, — сарайная тварь при этом страшно взвы­ла — и с небывалой силой обрушил его на чудовище...

Послышались чьи-то голоса. Зак отпрянул от компьюте­ра. Голоса доносились снизу, с улицы. Зак закрыл ноутбук, встал и, держась прямо, чтобы не высовываться за парапет крыши, осторожно окинул взглядом 118-ю улицу.

По кварталу, направляясь к ломбарду, шла группа из пяти человек; за ними медленно двигался внедорожник. Люди несли с собой оружие — автоматические винтовки — и колотили кулаками в каждую дверь, мимо которой про­ходили. Немного не доехав до перекрестка, внедорожник остановился — прямо напротив входа в ломбард. Пешие мужчины подошли к зданию и принялись трясти решетку ограждения.

— Открывай! — Несколько голосов сразу.

Зак отодвинулся от парапета и повернулся, чтобы на­правиться к двери, ведущей с крыши. Надо побыстрее ока­заться в комнате, рассудил он, пока кто-нибудь не пришел проверить, как он там.

И тут Зак увидел ее. Девочку. Подростка. Школьницу — класс примерно седьмой или около того. Она стояла на крыше соседнего дома, чуть более высокого, чем сетракя-новский. Эти два здания разделял пустой, незастроенный участок — он был совсем рядом, стоило лишь выйти из лом­барда и свернуть за угол. Ночной бриз раздувал ночную рубашку девочки, теребил подол, доходивший до колен, но почему-то не трогал волосы — они, прямые и тяжелые, сви­сали совершенно неподвижно.

Девочка стояла на парапете крыши — на самом краю па­рапета, — четко удерживая равновесие. В ее фигуре было неколебимое спокойствие. Утвердившись на кромке, она словно примеривалась к тому, чтобы, не сходя с места... прыгнуть. Совершить невозможное — перемахнуть с крыши на крышу. Примеривалась, зная, что неизбежно упадет.

Зак вылупил глаза. Он не понимал, что происходит. Не был даже уверен, что способен это понять. Но — заподо­зрил неладное.

Тем не менее он поднял руку и помахал девочке.

Та лишь уставилась на него в ответ.

Доктор Нора Мартинес, в недавнем прошлом — сотруд­ница ЦКПЗ, отперла парадную дверь. Сквозь заградитель­ную решетку на нее воззрились пятеро мужчин в камуф­ляжной форме и бронежилетах, со штурмовыми винтовка­ми в руках. На двоих были платки, прикрывавшие нижнюю часть лица.

— Все ли у вас в порядке, мэм? — спросил один из муж­чин.

— Да, — сказала Нора, безуспешно пытаясь разглядеть на пришедших какие-нибудь знаки различия. — Пока эта ре­шетка держится, все прекрасно.

— Мы обходим квартиры, — подал голос другой мужчи­на. — Зачистка кварталов. Там, — он показал в сторону 117-й улицы, — были кое-какие неприятности. Но, думаем, самая дрянь не здесь, а между этим районом и центром. — Он имел в виду Гарлем. — К центру она и движется.

— А вы...

— Мы озабоченные граждане, мэм. Вам не следует оста­ваться здесь одной.

— Она не одна, — произнес появившийся за спиной Норы Василий Фет, работник нью-йоркской дератизаци-онной службы и крысолов по убеждению.

Мужчины смерили взглядами гиганта Фета.

— Вы и есть ломбардщик?

— Нет, он мой отец, — ответил Фет. — Какие такие не­приятности вам мерещатся?

— Мы просто хотим найти управу на этих уродов, кото­рые бунтуют в городе. На всех этих агитаторов и приспо­собленцев. Они пытаются воспользоваться любой нездо­ровой ситуацией и сделать ее еще хуже.

— Вы говорите как копы, — заметил Фет.

— Если вы подумываете уехать из города, лучше отправ­ляться прямо сейчас, — вмешался третий мужчина, пыта­ясь избежать опасного поворота разговора. — На мостах пробки, тоннели забиты. Скоро от города останется одно говно.

— Вы бы вышли наружу да помогли нам, — добавил чет­вертый. — Сделайте хоть что-нибудь.

— Я подумаю об этом, — сказал Фет.

— Пошли дальше! — выкрикнул водитель из внедорож­ника, стоявшего посреди улицы на холостом ходу.

— Удачи, — хмуро пожелал один из мужчин. — Она вам понадобится.

Нора проследила, чтобы они удалились, заперла дверь и отступила в тень помещения.

— Ушли, — сказала она.

Рядом с ней появился Эфраим Гудуэдер, который все это время наблюдал за происходящим со стороны.

— Дураки, — произнес он.

— Копы, — обронил Фет, наблюдавший, как мужчины за­ворачивают за угол дома.

— Откуда ты знаешь? — спросила Нора.

— Это всегда видно.

— Хорошо, что ты не показался им на глаза, — сказала Нора Эфу.

Тот кивнул.

— Почему на них нет никаких опознавательных зна­ков?

— Наверное, освободились от смены, — предположил Фет, — потолкались где-нибудь, где можно выпить на халя­ву, и решили: нет, так дело не пойдет, если уж они допусти­ли, что город рушится на глазах, надо вести себя иначе. Жены уже упаковались, скоро они все рванут в Нью-Джерси, делать пока больше нечего, так почему бы не на­стучать кому-нибудь по голове? Копы считают, что они здесь хозяева. И пусть правды в этом меньше половины, но все же она есть. Психология уличных бандитов. Тут их тер­ритория, и они будут за нее драться.