Виктор Точинов - Пасть Страница 4

Лицо стало страшным — как у матери, душащей голыми руками укусившую ребенка гадюку. Слабый звук ломающегося стекла она не услышала — почувствовала сквозь слой резины, как хрустнула и сплющилась ампула, — и тут же сделала шаг назад, потом второй, развернулась и быстро, не оглядываясь, пошла прочь…

Куда ушла женщина из поселка, тоже не видел никто. Сутулящаяся фигурка, медленно уменьшаясь, исчезла вдали — может, двинулась через раскисшие поля к Киевскому шоссе, а может быть, свернула к Шушарам…

— Смотри-ка, права была мама! Закончили дорогу, джип теперь не нужен… — удовлетворенно констатировал Колыванов, когда они свернули с шоссе и новенький асфальт зашелестел под колесами.

Саша молча кивнул.

Он сидел на переднем сиденье, прижимая к груди компакт-удочку (подарок отчима на недавнее одиннадцатилетие). Импортной чудо-снасти предстояло показать в эти выходные свою воспетую рекламой уловистость в поединке с кузьминскими карасями. И Саша предвкушал поражение привыкших к грубым деревенским снастям карасей — поражение с самым разгромным счетом.

Колыванов не стал втягивать пасынка в разговор.

Все четыре года отношения с ним он выстраивал осторожно и медленно. И добился в конце концов своего: от резкого неприятия — через признание неизбежным злом — Саша пришел к уважению, и к пониманию, что матери этот человек необходим и дорог… Обладая жестким характером, с пасынком Колыванов постоянно держал себя в руках, опасаясь нарушить раз и навсегда хрупкое равновесие…

…Подъезжая к дому, Колыванов, как и всегда, испытал странное чувство — сродни отцовскому.

Своих детей у него не было и сначала любимым детищем была фирма — организуя и раскручивая бизнес, сбивался с ног и недосыпал, не знал, что такое отпуска и воскресный отдых — совсем как любящий родитель у колыбели долгожданного первенца. Сейчас, когда дело наладилось, потеряло прелесть новизны и превратилось в рутину, любимым увлечением Колыванова стало обустройство загородного дома. Конечно, была еще Катя, но…

Но Катя не была в его жизни увлечением, она была самой жизнью, по крайней мере большей и лучшей ее частью…

Притормозив у ворот, Колыванов бросил взгляд вправо: Горянин, похоже, пока не приехал — говорил, что под конец недели накопилась куча дел в городе… Их коттеджи, разделенные небольшим прудом, строились по одному проекту и, развернутые декоративными башенками друг к другу, казались зеркальными отражениями.

Давно, лет двенадцать назад, два иногородних студента, Миша Колыванов и Денис Горянин, жили в одной комнате общежития и мечтали сделать карьеру не инженеров-программистов, а удачливых бизнесменов.

И сделали — Горянин бросил учебу на четвертом курсе, Колыванов дотянул до диплома, вовсю уже занимаясь ларечно-кооперативной коммерцией.

Первое время плечом к плечу шагали тернистым путем зарождающегося капитализма, затем пути их разошлись, хотя из виду друг друга не теряли и дружбу сохранили. Воротилами и олигархами не стали, но оба твердо стояли на ногах, сами относя себя к среднему классу (хотя грезящие реквизициями и раскулачиваниями сограждане наверняка считали их богатыми буржуями-кровопийцами).

Год назад друзья приобрели два недостроенных коттеджа в Александровской, в элитной пригородной зоне — после дефолта дешевого недостроя продавалось много… И Колыванов успел полюбить это место.

…Они разгрузили сумки с вещами, Колыванов загнал машину в гараж.

Саша, с прошлой осени на даче не бывавший, побежал к пруду — проверить, как перезимовали его ненаглядные карасики. А Колыванов, не появлявшийся в Александровской три недели, отпер дверь и заглянул внутрь с легкой тревогой: все ли в порядке?

На вид все так и было — в порядке.

— Виктор Эльдарович?! Ну в чем я виновата? В том, что это обнаружила? По счету ведь все сходилось и могло сходиться долго… — глаза Аллочки быстро наполнялись слезами.

В голубом костюме биологической защиты, с коробкой дыхательного аппарата на боку, она немного напоминала инопланетянку из малобюджетного фантастического сериала — весьма симпатичную, надо сказать, инопланетянку.

Как и все лаборантки, Алла была влюблена в Виктора Эдьдаровича. Высокий, стройный, с интеллигентным и мужественным лицом, он в сорок семь лет (в которых признавался) или в пятьдесят три (столько стояло в паспорте) действовал своей роскошной шевелюрой с легкой проседью на девушек Лаборатории без осечек.

Но сейчас Аллочка смотрела на него с удивлением, переходящим в страх — Виктор Эльдарович был не похож сам на себя. Лицо исказилось так, будто от этой единственной пропавшей ампулы зависели все его планы на жизнь и карьеру.

Аллочка ничего не понимала, но безумный взгляд Виктора Эльдаровича подействовал на нее заражающе — поднималась паника, объяснения превратились в бессвязный лепет.

Он, казалось, не слышал ее оправданий; резко встал и направился к выходу:

— Посиди здесь. Никуда не выходи.

Услышав, как ключ дважды повернулся в замке (запер?!), Аллочка вскочила и тут же бессильно опустилась обратно; не пытаясь сдерживаться, заплакала — окрашенные тушью слезы зазмеились по сразу ставшему некрасивым лицу…

Глава II

В доме ничего не изменилось, в доме все оставалось по-старому — а значит, Колыванову было здесь хорошо. Он отключил сигнализацию, занес вещи; прошел к небольшому электрощитку, висящему над дверью кухни, нажал белую клавишу — что-то загудело, защелкали реле.

Колыванов вышел на улицу, прислушался — насос в скважине трудолюбиво загудел, через час водонапорный бак под крышей наполнится — но водой можно пользоваться уже минут через десять… Эту систему Колыванов поставил в ожидании, пока до Редкого Кузьмина дотянут обещанный водопровод, — а теперь сомневался, так ли уж ему нужна пахнущая хлоркой городская вода.

По какому-то геологическому капризу природы скважины у соседских домов были метров по пятнадцать глубиной, не больше, — а у Колыванова вода пошла лишь на сорок втором метре. Он ругался, бурильщики (бравшие деньги с каждого пройденного метра) виновато разводили руками, но результат окупил затраченные нервы, деньги и усилия — вода была необычайно вкусная и чистая, с приятным привкусом минералки.

Знающие люди говорили, что скважина угодила в другой, более глубокий водоносный слой. Правда, Катя с подозрением относилась к подземным водам всего в двадцати километрах от гигантского города, подозревая, что туда может просочиться самая ядовитая гадость… Но Колыванов пил и похваливал.