Челси Ярбро - Служитель египетских богов Страница 4

— Мне жаль, — произнес Сенх, с огромным трудом выдавливая из себя слова. — Я могу сделать так мало.

Перед закатом солнца у нее случился очередной приступ, а ночью еще два, и каждый был продолжительней предыдущего. Сенх придерживал девочку и не отпускал, как она ни вырывалась и ни брыкалась.

— Еще день ей не прожить, — сказал один из жрецов, проходя мимо Сенха утром. — Храни нас Имхотеп! Она тебя укусила!

— Пустяки, — сказал Сенх и нахмурился, заметив на плече ранку.

— Ты тоже сойдешь с ума. — Жрец в испуге попятился. — Ты заразился ее безумием.

— Нет, — сказал Сенх. Он попытался вспомнить, когда больная укусила его, но так и не вспомнил, а лишь рассеянно стер с плеча капельки крови. — Это не повредит мне.

Жрец служил в Доме Жизни недавно, но успел наслушаться всякой всячины об этом загадочном чужаке, которого все за глаза звали демоном. Ему рассказывали, как во время мора Сенх пестовал умиравших. Их скопилось так много, что шагу ступить нельзя было, но болезнь обошла его стороной. Очевидцы клялись, что и эпидемии лихорадки, время от времени валившие с ног египтян, также не трогали Сенха. А те, что брили рабов, утверждали, будто волосы у демона растут гораздо медленнее, чем у прочих людей, и что, несмотря на почтенный возраст, у него нет ни проблеска седины. Жрец с беспокойством разглядывал чужеземца.

— Откуда такая уверенность? Разве ты можешь знать, что не сойдешь с ума?

— До сих пор ведь не сошел, — ответил Сенх. Он секунду смотрел прямо в глаза жрецу, потом отвел взгляд. — Я должен идти. Больную нельзя оставлять одну. — Чужак повернулся и пошел прочь — ни один раб не осмелился бы на такое. Он пересек двор уверенно, не глядя по сторонам. Никто не догадывался, какую муку ему причиняет солнечный свет.

— Ты уходил, — сказал девочка, завидев его.

— Но теперь я вернулся. — Сенх положил ладонь на пылающий лоб и понял, что болезнь окончательно заразила ей кровь.

К середине дня, когда солнечный жар, словно нетерпеливый любовник, заключил Черную Землю в свои объятия, приступы участились настолько, что лишили больную остатка сил. В миг просветления девочка посмотрела на Сенха.

— Я не нарочно укусила тебя.

— Пустяки, — сказал он, не разнимая рук и поддерживая ребенка.

— Ты будешь мучиться так же, как я. Прости.

Он пригладил ей локоны и повторил:

— Пустяки.

Она почти ничего не весила. Такая юная.

— Привяжи меня к кровати и уходи. — Девочка умоляюще вскинула руку. — Я не хочу еще раз причинить тебе вред. — Голос умирающей звучал низко и хрипло, а когда она делала вдох, под ее кожей двигались ребра.

— Ты не можешь мне навредить, — сказал Сенх и вдруг понял, как трудно признаться в этом такой хрупкой малышке. Неожиданно для самого себя он еще крепче прижал к себе девочку, словно пытаясь ее защитить от неотвратно надвигавшейся смерти.

— Не могу? — В ее взгляде читался укор, но она замолчала, а вскоре пришел новый приступ, и, когда он прошел, Сенх послал записку в храм Анубиса, что больную можно готовить к погребению.

Раб стоял посреди двора Дома Жизни и смотрел в бескрайнее небо. Впервые после своей собственной смерти он испытывал боль сострадания. Равнодушная красота вечных звезд вызывала в нем гнев. Сенх горевал по девочке, умершей от укуса бешеного животного, он бы оплакал ее, если бы мог.

Потирая ранку на плече, он спрашивал себя, не передалась ли девочке с его кровью частичка его природы. Впервые за сотню и даже более лет он задавался подобным вопросом. И впервые надеялся, что все обстоит именно так, хотя умом понимал тщетность подобной надежды.

«Я так и не знаю имени этой бедняжки, но до сих пор ее не забыл. Судьба не предрекала ей гибели, во всем виноват слепой случай. Никакое божество не нуждалось в такой жертве. Именно невозможность что-либо изменить и внушила мне мысль заняться поисками ответа, почему она умерла. Из этого ничего не вышло, но в душе моей навсегда поселилось чувство, что жизнь эту девочку попросту обманула. Она ведь совсем не являлась всего лишь разумной скотинкой, хотя я и пытался в том себя убедить. Ее смерть опустошила меня почти так же, как роковые события той — первой — жизни, когда на моих глазах враги убили всех моих родичей, а меня самого взяли в плен. Девчушка была такой уязвимой, такой одинокой.

Будь осторожна, любимая, находясь в тех краях. Черная Земля не только прекрасна, но и беспощадна, так что зря не рискуй. То, что я испытываю при мысли, о безвременной гибели бедной малышки, явится пустяком в сравнении с мукой, какая меня истерзает, если с тобой случится беда. А беды в Египте подстерегают на каждом шагу, можешь не сомневаться. Наверное, оттого, что я так тоскую по тебе, мне хочется оградить тебя от всевозможных напастей. А может, все дело в моей уверенности, что наше с тобой чувство можно обрести лишь единожды, да и то, если очень повезет и хватит смелости принять этот дар.

Теперь ты решила отправиться в Фивы. Позволь мне оказывать тебе хоть какую-то помощь. Сделай это ради моего удовольствия, если не ради собственной безопасности. Мю слово, я не стану вмешиваться в твои исследования, не стану чинить тебе препятствия в получении тех знаний, к которым ты так стремишься, и ничем не скомпрометирую твое положение в экспедиции. Я знаю, как высоко ты ценишь науку. Это не может не вызвать во мне восхищение, но равно и беспокойство. Ты, незамужняя женщина, одна, в мусульманской стране, работаешь с экспедицией среди мужчин. Твое богатство и положение в обществе не смогут тебя защитить, так как в краях, куда ты собралась, они не имеют веса. Одних этих соображений достаточно для волнений, однако с мыслью о нашей природе моя тревога становится непреходящей. Не хочу понапрасну тебя смущать, но, умоляю, будь осторожна. Я восхищаюсь твоей смелостью и очень страшусь, как бы она не завела тебя слишком уж далеко.

Пиши мне почаще, Мадлен, и будь уверена, что ты живешь в моих мыслях точно так, как твоя кровь, твоя жизнь течет в моих жилах.

Май — сентябрь 1825 года

Письмо Жана Марка Пэя, назначенное Онорин Магазэн в Пуатье, но отправленное из Каира в адрес ее орлеанского кузена Жоржа.

«Моя обожаемая Онорин!

Слава Всевышнему, пославшему тебе такого кузена, как Жорж! Воистину это святой среди грешников. Если бы не он, как бы я мог переправить тебе это послание? Он тоже считает, что твой отец поступает жестоко с тобой и нелюбезно со мной, запрещая наш брак из-за такой пустяковой причины, как моя временная некредитоспособность. Перед моим отъездом Жорж обещал мне не терять с тобой связи, чтобы мы имели возможность друг другу писать. Отвратительно, что нам приходится прибегать к таким глупым уловкам. В конце концов, сейчас ведь не средневековье, а твой папаша ведет себя хуже феодала, торгующего рабами, чтобы покрыть свои карточные долги. К тому же он задумал лишить нас даже такого утешения, как переписка. Мне трудно представить, что бы со мной было, не найди я способа обойти этот запрет. Наверное, я бы вконец извелся в душевных мучениях. Нам все же надо на что-то решаться, и мы обязательно сделаем это, когда я вернусь.