Уильям Блэтти - Экзорсист Страница 4

— Где Карл? — спросила она служанку.

— Я здесь, мадам!

По-кошачьи ловко он проскользнул из кладовки в кухню. Решителен и вежлив; деловая сметка — и очень вкрадчивые манеры. На подбородке — аккуратный квадратик салфетки: порезался бритвой.

— Слушаю вас.

Он подошел к столу; ровное дыхание, живой блеск в глазах. Мощная мускулатура — и ослепительно лысая голова, украшенная орлиным носом.

— Слушай, Карл, у нас крысы появились на чердаке. Неплохо бы накупить капканов.

— Там — крысы?

— Я же сказала.

— Но на чердаке чисто.

— Ну что ж, значит, у нас чистоплотные крысы!

— Крыс нет.

— Карл, я этой ночью сама их слышала, — Крис старалась говорить как можно спокойнее.

— Может быть, трубы? — предположил Карл, — или паркет?

— А может быть, все-таки крысы! Купишь ты или нет эти чертовы ловушки и перестанешь ли наконец спорить?

— Да, мадам! — он бросился к двери, — уже иду!

— Ну не сейчас же, Карл! Все магазины закрыты.

— Конечно, закрыты, — заворчала Уилли.

— Я проверю. — Он вышел.

Крис и Уилли переглянулись; служанка покачала головой и вернулась к бекону. Крис вспомнила о своем кофе. Странный тип. Трудолюбив, как и Уилли, преданно-почтителен. Но что в нем так раздражает? Едва заметное высокомерие? Слегка вызывающие манеры? Да нет же. Сразу и не объяснишь. Шесть лет супруги жили с ней под одной крышей, и все это время Карл оставался для Крис очень живой и одновременно безжизненной маской; куклой на ходулях, безукоризненно выполняющей поручения. Крис чувствовала: что-то живет, движется под этим панцирем; но что?.. Она затушила окурок. Входная дверь открылась и захлопнулась снова.

— Сказали ему — все закрыто, — все еще бормотала себе под нос Уилли.

Покончив с завтраком, Крис поднялась в комнату и облачилась в свой сценический костюм — свитер и юбку. Затем уставилась на себя в зеркало: критически оглядела будто специально взъерошенную копну рыжих волос, россыпь веснушек на белой коже — смешно скосила глаза к переносице, да сама же и прыснула со смеху. “Ах, чудная ты моя соседушка. Нельзя ли поговорить мне с твоим муженьком? Ну тогда с любовником? Или с сутенером хотя бы? Ах, сутенер твой уже в богадельне? Кто спрашивает? Эйвон.” Крис показала язык собственному отражению. И вдруг как-то сникла, Боже, что за жизнь! Прихватив парик в футляре, она спустилась вниз и вышла на милую зеленую улочку.

Здесь Крис остановилась на минуту и полной грудью вдохнула свежий утренний воздух. Затем взглянула направо. Старые каменные ступеньки круто спускались к М-Стрит. Чуть поодаль виднелась черепичная крыша автоамбара, некогда служившего автомобильной стоянкой, Псевдо-итальянский стиль, башенки “под рококо”, старая кирпичная кладка — почему-то от всего этого Крис стало совсем уж тошно. Смех один. Пародия какая-то, а не улица. Черт, остаться бы, а? Ну а дом? Начать жить наконец. Откуда-то донеслись удары колокола. Ну да, часы на башне Джорджтауна. Печаль эхом отозвалась за рекой, задрожала, рассеялась — просочилась в ее усталое сердце. Крис повернулась и зашагала прочь, на работу — в дурацкий свой балаган, туда, где кривляньем пытаются передразнить непостижимую смерть.

Как только Крис вошла в главные ворота университетского городка, настроение ее сразу улучшилось; при виде знакомого ряда фургонов вдоль южной стены, где размещались гримерные, она и вовсе повеселела. К восьми утра Крис пришла в себя окончательно и тут же бросилась в атаку на режиссера.

— Эй, Бэрк, взгляни-ка: ну что за бред, а?

— О, так у тебя сценарий с собой? Вот и прекрасно!

Режиссер Бэрк Дэннингс, легкий и прыгучий, как пружина на взводе, озорно подмигнул и без того дергающимся веком, взял лист и дрожащими пальцами аккуратно сорвал новую тоненькую полоску.

— Пора и пожевать!

Они стояли на площадке перед административным зданием университета среди актеров, статистов, технического персонала. Тут и там мелькали зрители: в основном дети и священники местного корпуса иезуитов. Оператор, всем видом своим выражая смертельную скуку, развернул “Дэйли Варьете”; Дэннингс сунул бумагу в рот, хохотнул и невольно обдал Крис ароматом первого утреннего джина.

— Ты и не представляешь, как я рад, что тебе дали сценарий.

Режиссеру было за пятьдесят; он выделялся мальчишески гибкой фигурой, очаровательным британским акцентом, но главное — удивительно четким, правильным произношением. Дэннингс часто пользовался им не в лучших целях: он обожал сквернословить и делал это с неподражаемым изяществом. Алкоголь действовал на англичанина своеобразно: он веселел на глазах, и потом каждую минуту, казалось, сдерживал себя, чтобы не расхохотаться.

— Слушаю тебя, радость моя. Что такое? Что не так?

По сценарию происходило следующее: студенты угрожали устроить сидячую забастовку, а ректор выходил на эту площадку и обращался к ним с проникновенной речью. Но не тут-то было: Крис подбегала к нему, вырывала рог и громогласно вопила, указывая на административное здание: “Снесем его!”

— Это просто ни в какие ворота не лезет, — заявила она.

— А что? Все вроде бы ясно, — соврал Дэннингс.

— Но зачем им, скажи на милость, сносить все здание?

— Издеваешься?

— Да нет же; просто спрашиваю: за-чем?

— Ну а зачем оно, по-твоему, тут поставлено?

— Где, в тексте?

— Нет, на земле!

— Слушай, Бэрк, это же полная бессмыслица. Не должна она говорить таких слов!

— Ну что, пошлем за автором? Он, кажется, в Париже!

— Скрылся?

— Съе..! — безукоризненно отпечатанное словечко, казалось, взмыло с шипением к самым верхушкам готических шпилей.

— Бэрк, черт бы тебя побрал, ты невозможен! — Крис уронила ему голову на плечо и расхохоталась.

— О да, — согласился он скромно и сдержанно, совсем как самодержец, в третий раз отрекающийся от короны. — В таком случае, может быть, начнем?

Крис не расслышала вопроса; украдкой она взглянула на иезуита, стоящего неподалеку, — слышал или нет? Темное, резко очерченное лицо; похож на боксера. Лет где-то так за сорок. Затаенная грусть в глазах; или, может быть, боль? Священник взглянул на нее тепло и нежно, будто пытаясь приободрить, — ну конечно, он слышал! — затем улыбнулся, посмотрел на часы и медленно двинулся прочь.

— Ну так начнем мы или нет?

— Ну конечно же, Бэрк, — встрепенулась она, забыв уже, о чем шла речь.

— Слава богу.

— Нет, погоди-ка.