Майк Аллен - Ее несколько акров игровой лужайки Страница 4

Пока Делмар смотрел запись, окружающая его обстановка начала таять. Вскоре не осталось ничего, кроме мерцающего на стене тумана изображения и голоса Меган.

— Милый папа. Не переживай, потому что я все равно люблю тебя. Я все понимаю. Ты пытался сделать добро с помощью зла, но для того, чтобы использовать зло, самому надо быть злым. Но ты поступил так потому, что любишь нас, а любовь может одновременно быть и доброй, и злой.

Скорость записи снова стала нормальной. Черно-белые Делмар и Линда о чем-то спорили. Она впала в истерику, напуганная его яростной жестикуляцией. Незамеченное никем из них, окно на дальней стенке задрожало. Потемнело. Казалось, что оконная рама обрастает чудовищными волосами.

Голос слегка изменился, он по-прежнему звучал по-детски, но теперь в нем были зрелость и знание:

— То, что ты собирался сделать, требовало столько сил, что никогда, никогда бы не сработало без невинной крови. Я знаю, папа. Я знаю.

На экране он закричал — из-за абсолютной тишины лицо показалось гротескно искаженным — и жена толкнула к нему дочь. Он схватил девочку за запястье и достал нож. Окно, на которое по-прежнему не обращали внимания, приоткрылось, совсем чуть-чуть, и проникшие в комнату волосы-щупальца начали утолщаться и вытягиваться, свиваясь в ленты и веревки. Что-то громадное просачивалось сквозь щель в окне, стекая по стене жидкой глиной.

— Мне надо было бы быть поумней, папа. Не надо мне было так бояться.

Изображение вышло из фокуса, экран словно раскололся напополам, и левая и правая его части не были синхронизированы между собой. На одной половине Делмар, всхлипывая и бормоча заклинание, держал над внутренним кругом кровоточащую руку своей дочери, и черные линии пробуждались к жизни, начинали сиять и гореть по мере того, как на них падала кровь. На второй половине оконная рама выгнулась дугой, в потом стекло разлетелось на кусочки, и скользкая студенистая масса, покрытая густыми волосами, протолкалась в проем, на ходу превращаясь в скопище жадных миножьих пастей и лишенных век человеческих глаз.

Угловая камера снова смотрела на то, как невообразимо ужасная тварь приземлилась на обломки и пружинисто подскочила на месте — и как это существо словно налетело на стену там, где проходила линия внешнего круга. Оно будто врезалось в изогнутое аквариумное стекло. Тварь не шарахнулась от преграды, но повисла на ней, прилипнув к невидимой стене, как втиснутый в тесную банку тарантул, и раскинула вокруг своего извивающегося тела дюжины конечностей, напоминая паука, вырвавшегося из галлюцинаций шизофреника.

Делмар отпустил руку дочери. Он опустился на колени около круга, положив рядом книгу. На шее у него проступили жилы, становясь все заметней по мере того, как он читал заклинание. А маленькая девочка увидела зависшую в воздухе жуткую тварь. И закричала. И бросилась бежать. Прочь от центра круга. Она выбежала из поля зрения невидимого подпотолочного наблюдателя, а тварь быстро, очень быстро поползла по прозрачной преграде, и Линда просто не успела схватить дочь.

Все это время он слышал шепот Меган:

— Разве ты не хочешь узнать, почему мы так любим тебя? Потому что ты такой же, как мы, как один из нас, часть нас, как мы — часть тебя. Мы сожрали тебя, видишь ли. Ты заставил это заклинание работать, магией, извлеченной из моей крови, ты превратил чудовище в мамочку и меня, но мы все равно остались чудовищем, и оно по-прежнему в тебе, всегда было в тебе, меняло тебя изнутри, одну клеточку за другой, потому что твое заклинание не может защитить тебя от такой малости.

Воображаемая камера бесстрастно фиксировала все происходящее. Фонтан темной жидкости, заливающий круг. Падающая на пол оторванная женская рука, ступня рядом с ней и змееподобные черные щупальца, с жадностью набрасывающиеся на куски тела и заглатывающие их. Лицо мужчины, застывшее маской ужаса, но все же он не прекращает заклинание, даже когда чудовищная тварь проникает к нему в невидимый аквариум, просачиваясь сквозь разрыв в том месте, где девочка так неосмотрительно пересекла внешний круг. Делмар на экране не прекращает читать заклинание и тогда, когда тварь ощупывает длинными конечностями с крючками на концах горящий контур внутреннего круга, намереваясь вцепиться в уязвимый живот, прорвать в нем отверстие и вытащить наружу серые веревки внутренностей. Лицо мужчины искажено невыразимым страданием и мистическим экстазом, когда он наконец выкрикивает последние слоги заклинания. И в это мгновение внутренний круг внезапно превращается в колонну слепящего огня, а изображение из черно-белого становится цветным, ярким и сочным, как в "Волшебнике страны Оз".

— Но та часть нас, что есть в тебе, скоро проснется, папа. И тогда мы будем вместе, как и положено, и ты никогда не останешься один. Ты никогда, никогда, никогда не останешься один. Когда я говорю с тобой, я произношу и другие слова, слова, которые ты не слышишь, зато их может слышать та часть меня, что сейчас спит в тебе. Она слышит меня и хочет проснуться. А когда она проснется, тот голос, который ты все время слышишь, уже не будет твоим. Это будет наш голос. И мы обманем тебя, и ты разрушишь заклятье. Когда мы проснемся, мы обманем тебя, папа.

Горящий круг стал выжженным пятном на пастбище. А мужчина с невредимым телом, в одежде, которая изменилась так, чтобы соответствовать новой реальности, поднялся с земли и теперь смотрел, как черная масса уменьшается в размерах и принимает новое, знакомое обличие. Но только одно. Никогда два.

И туман у них за спиной, на краю пастбища. И серые облака над ними, которые никогда не рассеиваются.

Щекочущее ощущение и шепот в ухо:

— Просыпайся, просыпайся, просыпайся.

Делмар подскочил на кровати, приходя в себя, и нащупал лампу. В электрическом свете проступили очертания уютной спальни.

Жена мирно спала на своей половине кровати, повернувшись к нему спиной, мультяшный кот на ее любимой ночнушке скалился в бессмысленной ухмылке.

Из-под ворота ее ночной рубашки выходило темное щупальце едва ли толще шерстяной нитки. Частично оно лежало у него на подушке, а мягкогубый рот, которым заканчивался отросток, пристроился рядом с вмятиной, где не так давно покоилась голова Делмара. Оно продолжало говорить, словно не знало, что Делмара там больше нет.

Он задрожал, глядя на этот крохотный мерзкий рот, что-то бормочущий голосом его дочери. Глаза защипало, по щекам потекли слезы. Рухнули все преграды, которые он возвел вокруг собственного разума, чтобы день за днем жить в этом мире, созданном им для своей семьи, для того, что от них осталось. На него снизошло понимание.