Джозеф Ле Фаню - Как сэр Доминик продал душу дьяволу Страница 4

Сердце сэра Доминика колотилось. Стояла мертвенная тишина, не доносился даже лай собак из деревни в долине. Трудно представить себе место более пустынное и заброшенное. То-то приятель наш страху натерпелся! Ангелы-хранители шептали ему в ухо о спасении души и о райском блаженстве. Тут бы бедняге опомниться да повернуть обратно. Позвал бы священника, покаялся и принял епитимью да зажил бы жизнью праведника. Да верно, долги и убытки свели несчастного с ума. Не ведал он, что творит.

Шагал он все тише, все медленнее и наконец добрался до старого дуба с раскидистыми ветвями. Остановился сэр Доминик, огляделся, и холодный пот его прошиб, по спине мурашки поползли. Из-за толстого ствола, чуть ли не рядом с локтем несчастного транжиры, вышел давешний знакомец. Радости у сэра Доминика, будьте уверены, не прибавилось.

— Значит, деньги мои вам по нраву пришлись, — молвил черт. — Но показалось мало. Ничего страшного, тратьте, сколько хотите, золота не убавится. Я сам пригляжу за вашей удачей и дам совет, где ее найти. Как только понадоблюсь, приходите сюда, вспомните мое лицо, и я появлюсь. К концу года у вас не останется долгов ни на шиллинг. Вам неизменно будет выпадать выигрышная карта, удачный бросок, самая быстрая лошадь. По рукам?

У молодого джентльмена комок застрял в горле, волосы зашевелились на голове, но ему удалось еле слышно прошептать слова согласия. Черт протянул ему иглу и велел выдавить из руки три капли крови, собрал их в желудевую шляпку, протянул перо и продиктовал необходимые слова. Сэр Доминик ничего не понял, но записал все, что велено, на двух тоненьких полосках пергамента. Одну дьявол взял себе, другую прижал к руке сэра Доминика там, где текла кровь, и ранка мгновенно затянулась. Истинная правда, ей-богу, не вру!

Пошел сэр Доминик домой. Поджилки у него тряслись, да и как было не испугаться! Но не прошло и недели, как на сердце у нашего повесы полегчало. Еще бы! Деньги лились рекой, всякое дело шло на лад. Он быстро выпутался из долгов, выигрывал любое пари, любую игру; но при этом последний бедняк в его владениях был счастливее сэра Доминика.

Он снова взялся за старое. С деньгами вернулись все былые привычки: хозяин закупал породистых лошадей, гончих псов, задавал пирушки, где вино лилось рекой, созывал буйных приятелей. Старый особняк ходил ходуном. Говорят, сэр Доминик подумывал жениться, но, слава Богу, так и не надумал. Но душу его снедала какая-то тяжкая тревога; и вот однажды ночью, таясь от всех, он отправился в глухую дубраву. Дед мой подозревал, что несчастный сгорает от любви к некой прекрасной даме и не находит себе места от ревности. Но это были только догадки.

Вернувшись в лес на этот раз, сэр Доминик трясся от страха пуще прежнего. Он уже собирался было повернуть обратно, как из-за дерева вышел и присел на большой камень не кто иной, как его давешний знакомец. Это был уже не щеголеватый юноша в бархатном камзоле и золотых кружевах. Дьявол вырос в два раза против прежнего, одет был в лохмотья, лицо измазано сажей, в руке держал тяжеленный стальной молот весом с полцентнера, с рукояткой длиной в добрый ярд. Под деревьями было так темно, что сэр Доминик едва различал собеседника.

Дьявол поднялся. До чего же он был высок! Дед мой так и не узнал, что же на сей раз произошло между чертом и сэром Домиником. Только с тех пор сэр Доминик стал чернее ночи, не смеялся, ни с кем не разговаривал. День ото дня ему становилось все хуже. Теперь нечистый являлся к нему, когда вздумается, званный и незванный, оборачивался то одним зверем, то другим, подкарауливал за деревьями на безлюдных тропинках, глухими ночами скакал бок о бок на коне. Наконец несчастный совсем пал духом и позвал священника.

Пастор долго пробыл у сэра Доминика, выслушал его историю и не медля поскакал за епископом. Высокопоставленный церковник дал распутнику добрый совет: бросить играть в кости, не пить, не богохульствовать, оставить дурную компанию и вести жизнь праведника вплоть до истечения семи лет. Если в назначенный срок, первого марта, когда часы пробьют двенадцать, дьявол за ним не явится, значит, несчастный свободен от уговора. Все восемь месяцев, что оставались до заветного дня, сэр Доминик жил тише воды, ниже травы, как велел еписксоп, блюдя себя не хуже святого отшельника.

Наутро двадцать восьмого февраля бедняга места себе не находил.

Явился приглашенный священник. Сэр Доминик с преподобным отцом сидели вон в той комнате и возносили молитвы вплоть до полуночи и еще добрый час после того. Часы пробили двенадцать, ничего не случилось. В ту ночь священник ночевал в доме сэра Доминика, в смежной комнате. Все шло как нельзя лучше; наутро оба пожали друг другу руки и расцеловались, точно боевые товарищи после битвы.

Сэр Доминик решил, что теперь-то, после долгих постов и молитв, он может позволить себе как следует повеселиться вечером и разослал слуг с поручением пригласить к ужину десяток-другой окрестных джентльменов. Его преподобие тоже остался поужинать. Ходила по кругу чаша с пуншем, вино лилось рекой. Все стало, как прежде: хозяин затеял игру в карты, в кости, целые состояния переходили из рук в руки, гости распевали песни, богохульствовали и рассказывали сальные истории, которые и слушать-то грех. Увидев, какой оборот принимает дело, священник улизнул. Незадолго до полуночи сэр Доминик, сидя во главе стола, грязно выругался и произнес:

— Такого веселого первого марта у меня еще не было.

— Сегодня не первое марта, — возразил мистер Хиффернэн из Балливорина. Он был человеком ученым и строго следил за календарем.

— А какое же? — Сэр Доминик уронил черпак в чашу с пуншем и уставился на гостя, будто у того выросло две головы:

— Двадцать девятое февраля, год-то нынче високосный, — ответил гость. В тот же миг часы пробили двенадцать раз. Дед мой, задремавший у камина в вестибюле, приоткрыл глаза и увидел перед собой коренастого здоровяка в плаще. Из-под шляпы выбивались длинные черные волосы. Стоял он вот тут, где на стену падает луч света.

(Мой горбатый собеседник указал тростью на красноватый отблеск закатного солнца. В коридоре сгущались тени.)

— Передай хозяину, — проговорил гость глубоким басом, похожим на звериный рык, — что я его жду. Пусть живей спускается.

Дед поднялся наверх по этой самой лестнице, на которой вы сидите.

— Скажи, что я сейчас не могу спуститься, — бросил сэр Доминик и повернулся к гостям. Холодный пот выступил у него на лице. — Ради Бога, джентльмены, пусть кто-нибудь выпрыгнет в окно и сбегает за священником. — Гости переглядывались, никто не знал, как поступить.

Тем временем дед мой сходил вниз, вернулся и пробормотал дрожащим голосом: