Михаил Ахманов - ЛУНА КТУЛХУ Страница 4

— Гришка плохо умирал… Пока я с доктором и Пуришкевичем сидел внизу, Феликс Феликсович накормил Гришку отравленными пирожными и напоил отравленным вином. В них цианида было столько, что полк солдат полег бы… Мы тогда долго недоумевали, в чем дело. Почему яд не берет проклятого Гришку, а потом все стало ясно… Вы когда-нибудь слышали о Ктулху?

Я снова кивнул.

— Да, мне доводилось общаться со старинными врагами Ктулху — Старцами и…

Дмитрий Павлович поднял руку, остановив меня.

Лицо у него было словно вырезано из камня — этакий Лик печали.

— Я не хочу знать ничего об этом… Все это ересть, и… Впрочем, я хотел лишь сказать, что когда Гришка умер, у него обнаружили дьявольские жемчужины. Именно благодаря им он и стал…

Впрочем я не об этом. Знаете ли, Григорий Арсеньевич — вы, единственный на кого я могу положиться.

Больше всего я боюсь, что эти «икринки Ктулху» попадут в плохие руки. Еще одного проходимца в духе Распутина России не пережить. Ах, если бы я мог вернуться в Петербург! — На мгновение он замолчал, а потом повернулся ко мне, взял меня за руку и внимательно посмотрел мне в глаза. — Я должен попросить вас, Григорий Арсеньевич, отправиться в Петербург. Я скажу вам, где спрятаны колдовские жемчужины, и вы уберете их… уничтожите…

или, по-крайней мере, убедитесь, что они надежно спрятаны. «Жемчужины» не должны попасть в руки негодяев, а иначе я не могу назвать Керенского и его подхалимов. Боже мой, мне кажется Россия гибнет… Гибнет… Пообещайте, что всенепременно отправитесь в столицу и сделаете все, что зависит от вас, чтобы ближайшие лет десять никто не смог добраться до тайного знания.

Что мне оставалось делать? Как монархист и человек не разменивающий присягу на вольности безумной республики, я сразу согласился. К тому же меня подогревала мысль о том, что в моих руках может оказаться источник невероятной силы и богатства. Нет, я, естественно не собирался, предав Великого Князя, заниматься спекуляцией, но почему бы не заняться самосовершенствованием? То, что я понимал все языки, части выручало меня, так почему же я должен был отказываться от удачи, которая сама шла мне в руки? Однако Дмитрию Павловичу я об этом ничего не сказал. Он просил меня спрятать «жемчужины», чтобы они не попали в плохие руки, то есть к представителям новой власти. Что ж, извольте. Об остальном Великому Князю лучше было не знать.

Однако случилось так, что в Петербург я попал почти через год, и первый, кого я встретил, оказался мой старый знакомец — товарищ Константин.

Единственное, что порадовало меня, когда я увидел весь этот разгром — большевики до сих пор не нашли «жемчужины». Да и в самом деле сыскать их было довольно трудно, если не знаешь о потайных ящиках в головах скульптур мавров, стоящих в Мавританской зале дворца…

— Но что п-гх-ивело вас, ба-гх-он в дом убийцы и загово-гх-щика?

За прошедшие годы товарищ Константин почти не изменился, лишь чуть больше стала его плешь, да морщинки легли в уголках запавших проницательных глаз.

— Итак, господин хо-гх-оший, я жду ответа. Вот и това-гх-ищи полны нетерпения.

Я лишь покачал головой.

— Я зашел лишь для того, чтобы повидать своего друга Феликса Феликсовича.

— Ай-я-яй! — покачал головой товарищ Константин. Улыбка его стала еще шире. — Как вы меня гх-асст-гх-аиваете. Вы ведь благо-гх-одный человек, офице-гх, а в-гх-ете как институтка на панели.

Подумайте, батенька, куда это вас п-гх-иведет. Вы ведь ве-гх-ующий? Так? А гх-азве ве-гх-ующие, если в-гх-ут пе-гх-ед смегх-тью, в гх-ай попадут? Не попадут!

— Странные у вас понятия, — возразил я. — К тому же лгать мне нет причин. Я и в самом деле надеялся застать тут или самого Феликса Феликсовича, или когото из его родственников или слуг, кто смог бы подсказать мне, где его искать.

— Нехо-гх-ошо настаивать на собственной лжи.

Вп-гх-очем, какая гх-азница. Так или иначе, но мы отыщем «жемчужины знания», — тут товарищ Константин сделал паузу и лукаво так посмотрел на меня, — С вами или без вас. Только вот п-гх-идется пот-гхатить на это несколько часов моего д-гх-агоценного времени. Ну а пока… Голубков! — тут же один из матросов бросил копаться в бумагах и, подскочив к товарищу Константину. — Вот, това-гх-ищ Голубков, наш в-гх-аг — офице-гх, п-гх-едставитель класса эксплуатато-гх-ов, носитель «голубой» к-гх-ови.

Не хочет помогать новой власти. Так что вы его напоите чаем… а потом гх-асст-гх-еляйте… — Матрос, хотел было что-то возразить, но товарищ Константин снова улыбнулся. — Вп-гх-очем, насчет чая я пошутил. Некогда нам чаи гх-аспивать. Не в-гх-емя!

Гх-еволюция, това-гх-ищ! Так что поставьте его к стенке без лишних затей, да и дело с концом.

И лишь у самого порога, он еще раз окликнул меня:

— Что, не пе-гх-едумали, господин ба-гх-он? Ну, тогда ступайте, с богом!

И матрос вывел меня из комнаты. Снаружи меня ждали старые знакомые солдаты. Они обрадовались мне, как старому знакомому.

— Ну, что сказал товарищ Конситантин?

— В расход!

— Ах, — облегченно вздохнули они, словно кто-то махом снял с их плечей непосильную ношу.

— А чего так обрадовались? Нам его расстреливать, нам же потом и тело грузить, — фыркнул матрос.

— Да ты Костя не понимаешь, — протянул один из солдат. — Ты ж крондштатский, тебе не понять. А вот когда такие гниды годами нас в окопах гноят… —и тут он начал излагать историю войны с точки зрения полного безграмотного дилетанта. Нет, я ничуть не защищаю наш штаб, который довел армию до полного разложения и упадка. Только тогда я начал понимать смысл воззвания Корнилова, который призывал к жесточайшему террору за дезертирство и мародерство. В итоге он сел в тюрьму, посаженный теми же, кого собирался защищать, а большевики в отместку несостоявшемуся белому террору объявили красный террор — отличное прикрытие для всеобщего грабежа. И еще это замечательное слово «экспроприация»… А в какой армии дезертиров, то бишь предателей не расстреливали? Только вот теперь выходило так, что в предатели и дезертиры попал я сам, а мне это совершенно не нравилось.

Один из солдат осторожно подергал меня за рукав, потом кивнул в сторону двери, ведущей во двор.

— Пойдемте, вашродие, а то в доме стрелять несподручно будет. Раскинете мозгами и все тут забрызгаете. А тут эти кребдышины, шелка на стенах… Жалко ведь. Пойдемте… — и потянул меня за собой.

Я собственно и не думал сопротивляться. Дверь предоставляла мне единственный шанс, вырваться.

Подходя, я весь подобрался. Похоже, один из моих конвоиров почувствовал, что я замышляю недоброе.