Наталья Егорова - Обочина Страница 4

– Выпустите меня! - кричит он, срываясь на фальцет и вдруг шипит, как от ожога, и хватается за бедро. Выхватывает из кармана раскаленную фигурку жабочеловека, отбрасывает в сторону, та улетает под столы. Андрей в ужасе отшатывается, оступается и рушится с грохотом.

Черно-белый флэшбэк. Андрей и Лена под руку идут по летней улице, на лицах обоих написана сосредоточенная скука, они молчат. Мимо проходит такая же молодая пара, девушка с букетом, в который то и дело зарывается носом, парень оживленно рассказывает:

– А я ему говорю, это же стильно! Это креатив! Я говорю, ну давайте я тогда ваш портрет напишу на столешнице! Клиент входит, у него челюсть падает, и делай с ним, что хошь...

Девушка фыркает:

– А он чего?

– Сказал, убери и нечего меня позорить, - машет рукой парень. - Пенек дуболобый!

Пара удаляется, хохоча.

Андрей и Лена невольно провожают ее глазами. Оба испытывают некоторую неловкость и легкую зависть: Лена - потому что и не припомнит, когда Андрей дарил ей просто так цветы; Андрей - потому что этот разговор из какой-то другой странной жизни, которая ему непонятна и притягательна. Между ними пробегает мгновенная тучка и, пытаясь разрядить обстановку они начинают говорить одновременно:

Андрей: - Я пойду пивка куплю?

Лена: - Сегодня новый сериал начинается...

Оба так же одновременно умолкают. Неловкость никуда не делась.

– А давай... - говорит Андрей, ему хочется предложить что-нибудь удивительное: пойти в театр, купить жене вечернее платье, съездить к морю на выходные, но он смотрит в простоватое лицо Лены, и весь запал его исчезает.

– Что? - рассеянно спрашивает она, все еще глядя на удаляющийся букет.

– Давай... - Андрей привычно сутулится. - Давай домой, что ли, пойдем. Тучи вон набежали...

Издалека доносится звонкий девичий смех.

В глаза бьет свет лампы. Андрей открывает глаза, он лежит на полу бара, к щеке прилип окурок. Рядом валяется фигурка жабочеловека. Андрей приподнимается, но с воплем хватается за ногу и падает обратно. Крик переходит в мучительный стон и жалобное скуление.

Над ним вырастает костлявая фигура Черного человека.

– Перелом, - с притворным сожалением констатирует он. - Закрытый, но, похоже, сложный. Ай-ай-ай, как нехорошо получилось...

Бармен угодливо хихикает.

Андрей пытается приподняться, на его лице написана решимость отчаяния.

– Трепыхаться будешь? - с легким удивлением осведомляется Черный человек. - Вся жизнь - серь, чего дергаться, а?

Андрей поднимается на одной ноге, опирается на стену, кусает губы от боли.

– Потрепыха-аешься...

Тяжелый теннисный стол обрушивается на Андрея, придавливая его к стене. Черный человек стремительно вспрыгивает сверху, перекидывает ноги через ребро стола и так, сверху вниз разглядывает Андрея, барахтающегося раздавленным жуком.

– Скажи мне, - садистски облизывается он. - Скажи мне, какого цвета боль...

Свет в глазах Андрея вспыхивает ослепительно-белым.

Черно-белый флэшбэк. Андрей за кульманом заштриховывает участок довольно сложного чертежа. Линия ложится идеально черная. За спиной Андрея - длинная комната, ряд кульманов по одну сторону прохода, выстроился в линеечку ряд столов, в зависимости от характера хозяина, то заваленных бумагами, то безлико-пустых. За голым окном с широким облупленным подоконником тянутся одинаковые крыши барачных зданий; подчеркивая неуютность обстановки, на окне одиноко стоят два цветочных горшка: в одном покосившийся кактус, в другом - сохлая герань.

Скрипнув дверью, в комнату по-хозяйски входит начальник. Андрей сразу подбирается, торопливо кладет карандаш.

– Здравствуйте, Михаил Петрович.

Начальник снисходительно кивает, одышливо усаживается за стол, заваленный справочниками, смотрит сквозь Андрея.

– Андрей... Владимирович, - с некоторым усилием вспоминает он, - что это вы опять такое на подпись подали?

Андрей нервно облизывает губы.

– Это последний вариант. Вы неделю назад...

Начальник берет карандаш и постукивает им по столу, словно подчеркивая важность каждого слова. Он не повышает голоса, напротив говорит преувеличенно равнодушно.

– Я неделю назад вам велел убрать все финтифлюшки из чертежа, вы сделали? Я вам велел заменить соединения на резьбовые, и где они?

– Михаил Петрович, - жалко встревает Андрей, - я хотел... будет эргономичная модель...

– Значит так, - начальник не слушает, - Чтобы через неделю переделали все, как положено, без этих ваших... штучек!

Считая разговор оконченным, он поворачивается на жалобно скрипнувшем стуле к остальному помещению:

– Валерий Павлович, как у нас продвигается клапан?

Андрей привычно горбится, уходит в себя. Машинально подтирает пятнышко на белоснежном ватмане, ластик разрастается, поглощая мягкой белизной все поле зрения.

Бледное лицо Черного человека маячит в полутьме бара. Он ставит на ребро опрокинутого стола фигурку жабочеловека и поворачивается к беспомощной жертве. Слышен далекий плеск льющейся из крана воды. Андрей, придавленный к стене, натужно кашляет, ворочается, упираясь в пол ладонью, и обнаруживает, что лежит в луже. Он непонимающе окидывает взглядом бар: свет ламп бликует в черной воде, ровно стоящей по всему полу. Рядом с Андреем вяло покачивается на воде пластиковая тарелка.

– Паршивый водопровод в этом районе, не находите, - безмятежно говорит Черный человек. - Так, глядишь, через час совсем зальет...

Он щелчком отправляет фигурку в поднимающуюся воду. Андрей хрипит из последних сил:

– Отпустите... меня...

Черный человек пожимает плечами:

– Зачем? Ты ничего не ждешь... Тебя ничего не ждет... Что было, что будет - одна серь...

Андрей пытается протестовать, но внезапное сомнение тенью падает на его лицо: а было ли, на самом деле, в его жизни что-то кроме повседневной сери. Черты его лица заостряются, он пытается вспомнить, и ему это не удается...

Черно-белый флэшбэк. Любительская видеосъемка свадьбы: изображение плывет, дергается. Длинный стол в помещении столовой, за ним - пьяненькие родственники, молодые приятели шумно обсуждают что-то свое. Во главе стола - Андрей и Лена.

Лена раскраснелась, прическа вместе с фатой сбилась на сторону, на лице смущение. Андрей сутулится в новом, плохо сидящем костюме с широкими плечами, ему неловко, он все время дергает себя за воротник, поправляет галстук.

Нестройный хор: "Горько! Горько!" Молодые, как марионетки, поднимаются и принимаются целоваться. Руки тянутся к бутылкам, из хрипящих колонок несется диско. Камера останавливается на толстушке, самозабвенно поглощающей гору салатов, на подростке, увлеченно играющем в тетрис, на парочке, втихаря тискающейся в уголке.