Мистические истории. Абсолютное зло - Джулиан Готорн Страница 40

я. Как я уже упоминал, полковник Джордж был старше меня лет на шесть или восемь, но тогда мне уже сравнялось тридцать, я вел в Лондоне безбедную холостяцкую жизнь, и такая разница в возрасте перестала что-либо значить. Полковник Джордж часто приходил ко мне на квартиру, мы вспоминали старые времена и при случае затевали скромные гулянки. Он всегда бывал весел и, казалось, полностью смирился с преследовавшим его невезеньем. Общение со мной, говорил полковник, идет ему на пользу, ведь моя удачливость стала притчей во языцех. Я был здоров, довольно состоятелен, и счастливая звезда никогда мне не изменяла – не «подводила», как теперь принято говорить.

Однажды, когда я по чистой случайности сорвал куш на скачках, мы, чтобы отпраздновать успех, обедали в ныне закрывшемся ресторане «Сент-Джеймс» и я, пребывая в хорошем настроении, задал полковнику вопрос:

– А почему тебе не случается подобным же образом словить удачу?

– Что ж, Клемент, мой мальчик, готов тебе это объяснить. Мне давно хотелось кому-нибудь рассказать.

Я немного оробел. Неужели полковник Джордж, мой идеал, собирается признаться в каком-то грехе из прошлого, который не дает ему покоя, омрачая настоящее и грозя испортить будущее?

Он, однако, сменил тему разговора и после обеда предложил не возвращаться ко мне, а пойти к нему (его жилье располагалось вблизи Риджентс-парка[104] – дрянной район), и я согласился.

Когда мы закурили трубки, полковник первое время молча глядел в пустой очаг, а потом встал и вышел в спальню. Возвратился он, держа в руке Нагпурский Сапфир – великолепнейший из всех камней, какие я видел. Я принял его за аметист, но полковник сказал – нет, это пурпурный сапфир; ювелиры иногда употребляют название «восточный аметист»[105].

(Далее в рукописи следует пространное описание камня и оправы, фактически совпадающее с тем, что дал выше профессор минералогии. – К. Б.)

Я сказал:

– Неужели ты оставляешь его вот так просто, да еще и в этом доме?

– Да, он всегда лежит у меня на туалетном столике.

– А ты не боишься, что его украдут?

– Нет; его крали уже три раза.

– Как тебе удавалось его возвращать?

– Я не добивался этого. И не хотел. Он просто возвращался. Он всегда возвращается.

– Не хотел… ты не шутишь?

– Я отдал бы все то малое, чем владею, чтобы от него избавиться. Но получилось наоборот: я отдал все свое состояние, чтобы иметь этот камень у себя. Он – «проклятие рода Кардью».

– Мой дорогой Джордж, да ты бредишь!

– Нет, ничего подобного. За обедом ты спрашивал про мое невезенье. Вот оно, у тебя в руках. Этот камень привел к краху одного за другим всех членов моей семьи.

– Такое бывает только в книгах, – возразил я.

– Послушай меня. Ты знаешь, как отличился мой старик-отец на службе Ост-Индской компании[106]. Этот камень – его добыча, он снял его со статуи – идола, если хочешь, – Вишну[107] в Нагпуре[108], твердыне мятежников. Согласно приказу, все святилище разрушили до основания, не осталось ни следа. Через день его ранило; рана была из тех непонятных, что никогда не заживают. Она и не зажила и мучила его до самого смертного часа. Через месяц после ранения отец отправился домой. «Отставка по инвалидности», – говорили домашние, но знаешь, чтó повторяли в калькуттской канцелярии?

– Не знаю. Что?

– «Отставлен за трусость перед лицом врага». Об этом умолчали из уважения к его прежним заслугам, а еще чтобы не разлагать лояльных местных солдат. По пути домой отцу проломило голову упавшим блоком; ему сделали трепанацию, и он выжил, однако навсегда утратил ясность ума. Тебе известно, как нам жилось в нашем домишке – несладко, так ведь? Но вот что оставалось тайной от всех вас: моя мать просто не выносила отца, они виделись только в присутствии посторонних. Как я уже говорил, он страдал слабоумием, но его ночные кошмары были ужасны. Я только задним числом узнал, что ему являлся призрак индийского йога.

Джордж сделал паузу, и я беспокойно ввернул:

– У больных бывают такие фантазии.

– Фантазии тут ни при чем. Это был служитель святилища в Нагпуре, которого отец собственноручно зарубил. И отец связывал его явления с Пурпурным Сапфиром.

– Почему он не избавился от камня?

Джордж Кардью усмехнулся.

– Память тебя подводит, Клемент. Давеча я говорил тебе, что от него нельзя избавиться. Отец послал сапфир по почте одному знакомому, жившему неподалеку от Нагпура, с просьбой вернуть его в храм или святилище, а если не получится, продать. Посылка вернулась с объяснением, что от святилища не осталось и воспоминаний, а ювелиры на базарах отказываются не только покупать камень, но даже к нему прикасаться. Тогда отец послал камень другому знакомому, чтобы тот зарыл его где-нибудь в Нагпуре, однако через полгода он вернулся по почте обратно: знакомый закопал камень в том же конверте, в котором получил от отца, а кто-то его выкопал и узнал адрес.

– А почему твоему отцу не пришло в голову отправить камень по какому-нибудь выдуманному адресу?

– Он это делал. Посылка возвращалась через отдел невостребованных писем прямиком на наш деревенский почтамт, где, конечно же, знали, что с ней делать.

– Я все же нашел бы способ от него избавиться.

– Правда? Хотел бы я посмотреть.

Тут меня осенила блестящая идея:

– Отдай его мне, я с ним разберусь.

– Погоди, сперва дослушай. Когда старик умер, а за ним и матушка, сапфир перешел к Дику. Что с ним случилось, тебе известно. Когда Дика не стало, я находился на вершине своей карьеры… Бог мой! Клемент, мой мальчик, трудно даже себе представить, какие успехи меня ожидали! Но тут ко мне перешел Пурпурный Сапфир. Услышав о смерти Дика, я потратил восемь фунтов на каблограмму[109] с распоряжением спрятать камень куда-нибудь и ни в коем случае не отсылать мне. Я опоздал – камень был уже в пути. На следующий день после кончины Дика, еще до погребения, сапфир отослали мне. Он прибыл вместе с часами брата, цепочкой и запонками. Остального имущества едва хватило, чтобы оплатить похороны и несколько мелких счетов. Что произошло со мной, ты знаешь. Мне пришла светлая мысль презентовать камень моему махарадже – его собрание камней стоит миллионы. Он отверг дар и с того дня преисполнился ко мне ненависти и недоверия. Я предложил сокровище государственному музейному фонду, но это расценили как попытку подкупа, призванную прикрыть чинимые мной неприятности. Я перепробовал неисчислимое множество способов, однако сапфир всегда возвращался, и вот он при мне.

Джордж помолчал, заново раскурил трубку,