Александр Куприн - Святочные истории Страница 40

— Что же такое, матушка?.. Видит Бог, не запомню…

— Ну, молчи только, молчи, коли так, — сказала она, лукаво подмигивая одним глазом. — Ставь скорее светец к столу да засвети новую лучину.

Старушка поправила платок на голове, повернулась к сыну спиною и торопливо подошла к печке.

— А! знаю, знаю!.. — воскликнул Алексей, следивший с любопытством за всеми движениями матери. — Знаю, ты, как в прошлом году, хочешь кашу вынимать! — промолвил он, делая шаг к старушке, которая неожиданно показалась из-за печки с полновесным горшком в руках.

— Молчи, только молчи, — вымолвила она, отклоняя сына локтями и заботливо ставя горшок на стол. — Ну, теперь садись, да смотри, что-то пошлет нам Господь… Ах, родной!.. погляди-ка, погляди, как полный!.. постой… нет, и не треснул нигде, как есть нигде! — радостно говорила она, ощупывая горшок, между тем как сын рассеянно и как-то принужденно глядел на все происходящее. — А ну-кась, ну, посмотрим, что-то скажется…

Тут Василиса бережно сняла пенку.

— Вот не чаяла, не гадала! Ахти, касатик, родной ты мой! — воскликнула она, всплеснув руками и взглянув на сына, который обнаружил тотчас же веселость. — Погляди-ка, красная какая! да рассыпчатая какая!.. Ахти, родные вы мои, да и полная-полная — словно и не кипела… А ну, дай-то Господи, кабы сбылось!..

— Что ж, по-твоему, матушка, чему же быть? — спросил сын.

— А быть, родной ты мой, делу хорошему… Ах, кабы Господь подсобил нам! — отвечала старушка, творя крест. — Слышь, коли так-то, — прибавила она, указывая на горшок, — люди добрые, деды наши сказывали, быть благополучию всему дому, будущий урожай и… и… и талантливую [74]дочку!..

Алексей недоверчиво улыбнулся. В самую эту минуту кто-то постучался в окно.

— Слышал, Алеша?.. — спросила старушка, оглядываясь в ту сторону.

— Никак, стукнули в окно, — отвечал парень, приподымаясь с лавки.

— Погоди, Алеша… Ох, с нами святая сила!.. — сказала старушка, удерживая сына.

— Ничего, матушка, должно быть, из соседей кто; может статься, нужда какая; постой-ка, погляжу… Кто там? — крикнул он, прикладывая лицо свое к окну и стараясь разглядеть сквозь снеговое узорочье стекла.

С минуту продолжалось молчание, прерываемое визгом метели, которая люто завывала вокруг избушки.

— Кто там? — повторил Алексей.

— Прохожий… — отвечал трепещущий, вздрагивающий голос, — пустите… во имя Христово… — прибавил голос, делавший явные усилия, чтобы внятно произносить слова.

— Слышь? — сказал Алексей, поворачиваясь к матери, — Верно, с пути сбился за метелью; пущай его обогреется.

— Ох, касатик, — вымолвила старушка, нерешительно взглядывая на окно.

— А что ж, ведь не убудет у нас… к тому же не помирать ему взаправду на улице.

— Вестимо, родной, не убудет… Ну, Господь с тобою, как знаешь, так и делай… покличь его.

— Дядя! а дядя, ступай на двор! — крикнул Алексей, стукнув в окно. — Погоди, матушка, я выйду на двор, провожу его, а то и не найдет, пожалуй…

Алексей набросил на плечи овчину и вышел на крылечко.

— Дядя! где ты? сюда ступай! — крикнул он, поворачиваясь к воротам.

Метель ревела по-прежнему, снежные хлопья, валившие со всех сторон, усиливали темноту и без того уже мрачной ночи; на дворе нельзя было различить собственной руки.

— Сюда, дедушка!.. ступай на голос! — продолжал кричать парень.

Глухой стон отозвался где-то в стороне, и минуту спустя неровные шаги зазвучали на шатких ступенях крылечка.

— Сюда, дедушка, сюда… — сказал Алексей, входя в сени и отворяя дверь избы, чтобы виднее было куда идти, — войди, отогрейся…

Прохожий вошел в избу. Алексей взглянул на него при свете лучины и невольно отступил к матери, которая попятилась к образам и перекрестилась. Перед ними стоял, едва держась на ногах, седой старик, лет семидесяти, бледный и растрепанный, похожий скорее на пришельца с того света, чем на живого человека. Страшная худоба изнеможенного лица его и бледные, совсем почти белые зрачки, глядевшие мутно и безжизненно, довершали это сходство. Он дрожал всеми своими членами; зубы его щелкали; холщовая сума, висевшая за его спиною, и мерзлые лохмотья рубища, прикрывавшие тощую его грудь, плечи и ноги, тряслись, в свою очередь следуя движениям закутанного в них тела. Он медленно поднял окоченевшие свои руки, провел ими по голове, сделал шаг вперед, хотел что-то сказать, но речь его вышла нескладна. Он глубоко вздохнул, ощупал неверными руками стену и опустился в изнеможении на лавочку.

— Что ты, дедушка, аль прозяб добре? посиди, отогрейся; изба у нас теплая, — сказал Алексей, в котором страх сменился жалостливым участием.

Он подошел к старику.

— Вестимо, касатик; да ты бы к печке-то сел… — проговорила Василиса, следуя за сыном.

Белые зрачки старика устремились как-то неопределенно на хозяев лачужки; он снова хотел что-то сказать, и снова дрожащие губы не повиновались ему; он опустил голову и принялся ощупывать края лавки и рубище.

— Погоди, дедушка, я подсоблю, руки-то у тебя окоченели, ничего с ними не сделаешь… — произнес Алексей, видя, что старик хотел освободиться от сумы, которая перетягивала ему грудь и плечи, — положи ее на лавочку… ладно: тебе бы лучше разуться, право ну, скорей бы отогрел ноги.

— Вестимо, касатик, разуться, ишь застыл как, — перебила Василиса, качая головою, — разунься да подь к столу, я чай, с пути-то поснедать хочешь…

И, не дожидаясь ответа, она придвинула к столу лучину и начала хлопотать подле горшков.

— Ну, дядя, вставай, повечеряй поди, — сказал Алексей.

— Ась?..

— Повечеряй поди! — крикнул парень, наклоняясь к его уху. — С дороги-то, я чай, проголодался.

— Нет… ох… спасибо, касатик… спасибо, — простонал старик, останавливаясь на каждом слове.

Он замотал как-то бессильно головою, ухватился руками за края лавки, закрыл глаза и вздрогнул всем телом.

— Что ж ты, родной, аль недужится?.. — спросила Василиса, подходя к прохожему и стараясь вглядеться ему в лицо. — Знамо, в такую-то пору, без одежи… тебе, родной, попариться бы надыть, да время-то, вишь, позднее…

Старик приложил изрытую ладонь к тощей груди своей и закашлялся; кашлю этому, казалось, конца не было.

— Спасибо… — проговорил он, переводя одышку и подымая глаза на хозяйку, — спасибо вам… что пустили…

— И-и-и… касатик, Господь с тобою! сиди, обогрейся… да ты бы, право, поснедал чего: кашки, а не то и киселек есть у нас…

— Нет… спасибо… ох!.. вот кабы парень-то твой… пособил… сил моих нет…