Алексей Атеев - Дно разума Страница 40

– И что с того?

– Правда это?

– Понятное дело, правда. А чего это тебя вдруг на кладбище потянуло?

– Материал один собираюсь писать.

– Это в газетку?

– Точно.

– Неужто про репрессированных?

– Не то чтобы о них, а вообще.

– Как понимать это «вообще»? Ты не темни, Серёнька.

– А я и не темню. Просто не люблю заранее рассказывать, о чем статья будет.

– Понятно, понятно… – Тимофей Иванович сделал основательный глоток и поставил чашку на такое же расписное блюдце. – Нет так нет. Только зачем ты, в таком случае, ко мне приперся?

– За консультацией.

– Какая может быть консультация, когда я не знаю, о чем ты писать собираешься?

– Допустим, об оккультных сектах, – сказал Севастьянов первое, что пришло в голову.

– О чем, о чем?!

– О сектах.

– Ты еще какое-то слово говорил.

– Об оккультных.

– Это чего значит?

– Ну о тех… Как сказать попонятнее?..

– Да! Разъясни уж нам, темным…

– Оккультные – значит тайные. Те, которые не богу поклоняются, а разным темным силам. Ну вот хоть масоны…

– Ага, масоны. Слышали, слышали… Это которые Христа распяли.

– Христа распяли вовсе не масоны.

– А я думал – они! – Старик Кобылин явно издевался над Севастьяновым. – Мы тоже кой-чего знаем, хотя в университетах не обучались. Значит, тебя, Серёнька, эти христопродавцы интересуют?

– Не то чтобы именно они, но вроде того.

– И ты хочешь сказать, что в нашем социалистическом городе, городе светлой мечты, могла завестись подобная нечисть?

– Как мне кажется, могла! – разозлился Севастьянов. – Чем Соцгород хуже Москвы или Ленинграда?

– Это точно, ничем! Он лучше. Много лучше!

– Так вот, я и хочу узнать, были ли здесь… – Севастьянов замешкался, не зная, как сформулировать вопрос, чтобы он был понятен.

– Ну, ну? – поторопил Тимофей Иванович.

– Колдуны! – напрямую брякнул Севастьянов.

– Колдуны? – переспросил Кобылин. В голосе его послышалось разочарование. – А я думал, ты про масонов спросишь.

– Колдунов здесь было много, – вступила в разговор доселе молчавшая Роза Яковлевна. – Вернее, колдуний. Ведьм, одним словом. Старушек этих востроглазых… Да и по сей день они еще встречаются. В поселках разных. Привороты снимают, гадают, наложением рук лечат. Но я думаю, они сами эту порчу и напускают.

– Молчи, старая! – воскликнул Кобылин. – Не о том ты толкуешь.

– Почему не о том?

– Его совсем другое интересует. Он же с чего начал? С кладбища!

– И чего?

– О том, кого по ночам закапывали энкавэдэшники.

– Ну?!

– А коли их энкавэдэшники закапывали, значит, они их и стреляли!

– И чего?

– Заладила: и чего, и чего?.. И того! Значит, не бабки это твои дохлые там были!

– А кто?

– Вот уж не знаю! Ты, Серёнька, толком все расскажи.

«Быстро соображает, – подумал Севастьянов. – Открыть ему все, что ли?»

– Может, вы слышали о недавнем случае на улице Красных Галстуков? – осторожно спросил он.

– Это когда мебель двигалась? – тут же продемонстрировал Кобылин свою осведомленность.

«Все знает!» – мысленно изумился Севастьянов.

– Именно, – подтвердил он. – Я стал наводить справки. И вот что выяснилось. Девочка, которая там присутствовала, внучка хозяйки квартиры, сообщила, что нашла на кладбище некую монету…

– Нашла… И что?

– Я предположил, что монета эта… – Тут Севастьянов сделал паузу, снова не зная, как определить свойства монеты.

– Чего ты все запинаешься?! – разъярился Кобылин. – Пирог, что ли, до сих пор никак не можешь прожевать?!

– Что она волшебная! Монета то есть! – Вымолвив запретное слово, Севастьянов стал излагать последовательность событий гораздо спокойнее.

– Про закопанных ночью тебе, случайно, не Волчок рассказал? – спросил Кобылин.

– Он.

– Вот махновская зараза! – перебил Севастьянова хозяин. – Живой! Ничего его не берет!

– Почему махновская?

– Потому как в Гражданскую он у Махно воевал. И сюда был позже сослан как враг трудового народа. Давай, трепись дальше.

Севастьянов передал слова солдата о колдунах, пересказанные ему Волчком.

– А потом? – спросил Кобылин.

– Потом все. Вот я и пришел к вам узнать: слышали ли вы что-нибудь о чем-либо подобном?

– Говоришь, среди убитых были мужчины, женщины… и дети?

– Вот ироды! – воскликнула Роза Яковлевна.

– Да, и дети, – подтвердил Севастьянов.

– Ты знаешь, ни о чем подобном я не слышал. Даже странно. Конечно, в те времена расстреливали, не отрицаю. Закапывали по ночам, не ставя в известность родственников, и это правда. Но чтобы детей казнили, такого не упомню. Я, по чести, даже сомневаюсь, что подобное вообще имело место. В россказни Волчка я плохо верю. Тот соврет – недорого возьмет.

– Но он утверждает!

– Мало ли… Но, допустим, все так и было, как он говорит. Что это за колдуны такие? Сектанты? Почему так и не сказать? Сектанты здесь водились, это точно. Но их никто не расстреливал. Тем более в глубокой тайне. Для чего? Может, масоны? И такие, наверное, имелись. Хотя про них я тоже ничего не знаю. Но и их зачем расстреливать? Потом дети… А этих-то за что?! Если подобное имело место, значит, они представляли некую реальную угрозу. Знаешь, как во время эпидемии… Там тоже не считаются с жертвами. Но колдуны?.. Не понимаю! Послушай, Серёнька, у меня есть определенные связи, определенные знакомства… Меня и самого заинтересовала эта история. Весьма! Короче, я постараюсь навести справки, а потом тебе сообщу. Устраивает?

10

Когда гражданин, представившийся профессором Севастьяновым, покинул общежитие, Скок снова улегся на кровать и задумался.

Монету ему подавай! А кто он такой на самом деле? Мент! В этом нет никакого сомнения. Иначе с какой бы стати он приперся сюда. Ведь знает и про Дохлого, и про то, что в его квартире произошло. Профессор! Видали мы таких профессоров! Какую для него ценность представляет эта монета? Да никакой! Дырявая… Пусть даже серебряная. И что из того? Ничего. Объяснить визит этого типа очень просто. Ментовка ищет крайнего. Кто такой этот Баня? Да никто. Шестерка. А им нужен в качестве «паровоза» кто-нибудь посолиднее. Баня замочил блатного. Почему? Как такое может быть? Добычу не смогли поделить? Туфта! За преступлением стоял кто-то еще. И этот третий?.. Ну конечно же, он – Скок! По команде Скока Баня и замочил этого блатного. Зачем? Возможно, меж ними имелись какие-то разборки в лагере или на пересылке. А может, залетный захотел центровать в Соцгороде, а он, Скок, за неимением других сам претендует на эту роль? Словом, найти причины несложно. Но у ментов нет никаких доказательств, за исключением пропавшей монеты.