Майк Гелприн - Самая страшная книга 2017 (сборник) Страница 41

Утром встала рано. Растопила печь, поставила воду в котелке, принялась ловко чистить картошку, поглядывая на безмятежно спящего Леньку. Решила было подумать, как его извести, чтоб по Захару больней ударить, да отложила. Не к спеху. Неожиданно сердце пропустило удар и забилось, мысли заметались. Евдокия знала эти ощущения – так всегда бывало перед видениями. Приготовилась и почувствовала. Идут. Трое. За мальчишкой идут. А потом увидела. Всех троих до каждой мысли их потаенной, до каждой черточки высмотрела. Гнев заставил ноздри затрепетать, а губы сжаться. Никто не посмеет отнять у нее мальчишку. Слишком долго ждала она возможности отомстить. Никто!

Евдокия соскочила, расплела косу, скинула платье, оставшись в длинной белой рубашке.

– Ну, Катерина! Не смогла умолчать, сразу сдала Леньку. Чтоб у тебя за это язык отсох. Тьфу, напасть, чтоб тебе пропасть!

Ведьма плюнула на пол и растерла босой ногой плевок. Открыла дверь. Подхватила тряпицей котелок и принялась плескать на ступени кипяток, приговаривая:

– По земле стелись, ветром несись, пути разведи, глаза отведи. Туман, туман, навей дурман, нагони страх, оставь впотьмах.

От ступенек поднялось легкое белое облако и понеслось в сторону леса, медленно увеличиваясь в размерах, клубясь подобно дыму и приобретая зловещий кроваво-красный оттенок.

Евдокия метнулась к столу, схватила нож, отрезала прядь волос, свила в змейку, швырнула в топку печки. Туда же последовали скрученная из веревки петля и кусочек угля. Затем ведьма резанула себя по запястью и протянула руку над огнем, кровь струйкой потекла в пламя, шипя и спекаясь с брошенными раньше предметами в один красный шар.

– Прах к праху, тлен к тлену, земля к земле, из змеиных нор, из-за дальних гор, из адова пекла приди, врагов изведи, не спасет и крест, когда страх душу ест.

Шар запульсировал и лопнул тысячей брызг, поднявшихся вместе с дымом в трубу.

Ведьма затерла рану на запястье золой, кровотечение прекратилось.

Сполоснула нож, надела платье. Заплетать косу не стала, накрыла волосы платком. Прошептав: «Нет надежней колдовства, чем заряженная берданка», – достала из-под лавки холст, развернула, проверила ружье, вновь завернула, сунула обратно. Затем сама повалилась на эту же лавку без сил. Ее потряхивало – знобило. Погружаясь в короткий восстанавливающий сон, успела почувствовать, как кто-то накрывает ее одеялом. Не кто-то – мальчишка, жертвенный агнец, которого она… которому она… потом придумает что сделать. С этими мыслями ведьма и уснула…

Демьян Кривой на все лады мысленно костерил Савелия, черти понесли в лес в такую рань, все выслуживается перед комендантом и им с Остапом никакого покоя не дает. Еще туман этот. В двух шагах ничего не видать. Полицай поежился. Пахнуло в лицо сыростью, запахом только что вскопанной земли. Детство вспомнилось. Забрел как-то в тумане на кладбище. Долго плутал между могилами. Перепугался до того, что лицо перекосило. Да так и осталось. Неожиданно Демьян понял: он отстал от остальных. Позвал громко:

– Савелий! Остап!

Никто не отозвался. Стояла особенная звенящая тишина. Туман клубился как дым, словно щупальцами тянулся, постоянно меняя форму. Демьян сделал несколько неуверенных шагов. Впереди показался смутный силуэт человека в плаще с капюшоном.

– Савелий, Остап, – на этот раз Демьян позвал тихо и внезапно вспомнил: никто из дружков не носит такой плащ.

Он достал пистолет и стал осторожно приближаться к чужаку. Человек не двигался, стоял лицом к полицаю, опустив голову. Что-то странное было во всей его фигуре. Демьян сделал еще пару шагов и замер. На лбу и спине выступил ледяной пот. Человек не стоял. Он висел в петле, привязанной к толстой ветке. Откуда-то подул холодный ветер, раскачивая тело висельника. А потом повешенный начал медленно поднимать голову.

Демьян вскрикнул, развернулся и кинулся бежать, забыв про оружие. Он бежал, пока не споткнулся и не упал на землю. Рука с пистолетом угодила в невысокий холмик. Земля стала осыпаться. Демьян уперся уже обеими руками, но продолжал вперед головой съезжать в какую-то яму. Он пытался пятиться назад, но не остановился, пока не уткнулся во что-то деревянное. Туман отступил, открыв старую могилу и угол гроба. Полицай сначала оцепенел от ужаса, затем по-бабьи взвизгнул, извернулся, окончательно свалился в яму и попытался оттолкнуться от гроба уже и руками, и ногами. Ему удалось выпрямиться и ухватиться за край могилы. От этого рывка крышка гроба сдвинулась, и ноги полицая провалились внутрь. Раздался хруст костей обитателя домовины. Отчаянный страх словно подкинул вверх. Демьян выскочил из могилы и пополз на четвереньках, старательно огибая встречающиеся холмики могил. «Без крестов. Почему без крестов?» – заметалась мысль. Он остановился, тяжело дыша. Туман вновь слегка отступил. На земле лежала деревянная табличка. Можно было разобрать буквы. Демьян прочел надпись. Волосы на голове зашевелились. Его собственные имя и фамилия, дата рождения и еще одна дата – сегодняшний день. «Вот тебе и крест. Крест… крест…» – полицай лихорадочно рванул ворот рубахи и достал крестик на суровой нитке. Слова молитвы никак не вспоминались, он зашептал: «Господи, спаси, Господи, спаси», – поднялся на коленях, сложил руку в щепоть, хотел перекреститься и уперся взглядом в уже знакомый плащ.

Повешенный стоял напротив, лицо скрывал капюшон, обрывок веревки свисал на грудь. Демьян вскочил на ноги. Повешенный сделал шаг к нему. Полицай попятился. Еще шаг – Демьян снова попятился и, споткнувшись, кубарем полетел в свежевырытую могилу. Он не ударился (гроба на дне ямы не было), но остался лежать в странном оцепенении. Сверху на него упал какой-то предмет. «Мой пистолет», – сообразил полицай и взял оружие, машинально взведя курок. Стены могилы зашевелились, и из земли высунулись полуразложившиеся руки. Они не потянулись к Демьяну, а принялись соскребать и скидывать на него землю. «Живьем закопают», – пронеслось в голове полицая. Существовал лишь один способ избежать мук удушья. Демьян засунул пистолет в рот и нажал на спусковой крючок.

…Остап, самый молодой из троих, туману обрадовался. Он намеренно приотстал от дружков, достал из кармана плоскую флягу и приложился к горлышку. Сделав глоток, удовлетворенно крякнул – крепок спирт. Зря комендант ругался, не разрешал из цистерны спирт брать, врал, что яд. Все послушались, поверили, дурни, а он, Остап, исхитрился фляжечку набрать. По животу, а затем и всему телу разлилось приятное тепло. «Эх, хорошо! Еще б водицы испить», – парень с хрустом потянулся. Он прислушался, откуда-то справа донеслось журчание воды. Остап пошел на звук. Туман слегка развеялся, и среди деревьев показался обложенный гладкими камнями родник. Остап прилег на камни и долго с наслаждением пил чистую ледяную воду. А когда поднялся, увидел плавающую в прозрачной воде прядь длинных черных волос. Парень не отличался брезгливостью, но тут его передернуло от отвращения – волосы напоминали змей, а их Остап боялся, сколько себя помнил. Он, городской житель, никогда не сталкивался с ними близко, видимо, отложились в памяти побасенки приезжавшей погостить бабки. «Не спи с открытым ртом, змея заползет и нутро выест». «Волосы» зашевелились. «Змеи, водяные змеи», – пригляделся получше парень. Мелькнула совершенно безумная мысль: а вдруг он проглотил одну, когда пил воду. Словно в ответ на эту мысль, внутри что-то заворочалось, обжигая, паля нестерпимой болью. Остап согнулся, прижав руки к животу. Краем глаза он увидел подползавшую черную большую змею. Змея приподняла голову и зашипела, высовывая раздвоенный язык. Остап кинулся бежать. Придерживая живот, в котором что-то продолжало ворочаться и жечь, он плутал между деревьями в густом тумане. Неожиданно деревья кончились, и туман опал. Остап увидел, что стоит на маленьком островке суши, а кругом болото. Покрытые зеленью кочки с красневшими кое-где ягодами клюквы зашевелились. И из каждой начали выползать на поверхность змеи – тысячи, миллионы змей. В глазах потемнело. Остап попытался бежать и по пояс провалился в трясину. Он стал выбираться, но чем больше барахтался, тем глубже и вернее засасывало болото. И до самого конца Остап слышал ужасающее змеиное шипение.