Виктор Гламаздин - Одна против зомби Страница 41

Меня не смутило бы, ежели бы тут воняло, скажем, кислыми щами или тухлой рыбой. Меня не смутило бы даже то, если бы вместо еды, тут несло бы парфюмерией, краской или просто фекалиями.

Но здесь пахло только запустением. Даже дежурное освещение зала — слабенькие лампочки под потолком — навевало своим холодным, мертвенным серовато-голубым светом мысли о моргах, секретных базах черных трансплантологов и хирургических столах бездушных патологоанатомов.

Я подошла к стене, на которой висели в аккуратных позолоченных рамочках грамоты и благодарности. Оказывается повара сей почтенной едальни весьма успешно участвовали в разных гурманских конкурсах и завоевали немало призов за свой умело замастряченный хавчик.

Последним в ряду втюханных в рамку документов была благодарность поварам от начальства «ИNФЕRNО», датированная позапрошлым годом.

Я прислушалась. Кругом царила тишина. Видимо, мне удалось сбить кровожадных преследователей со следа.

Но вылезать из укрытия пока было рано. Не исключено, жесткокие громилы бродили где-то рядом в поисках хрупкой и беззащитной девушки, которую можно безнаказанно покалечить.

От нечего делать я решилась пройтись по пустынному залу, поглядеть на огромные расписные блюда на стенах, почитать висящие в резных рамках из красного дерева фирменные рецепты здешней поварской братии и поразгадывать страшные тайны этого архизагадочного места.

Больше всего меня подавляло тут полное отсутствие следов ремонта или хотя бы какой-либо мелкой переделки, что хоть как-то могло стать причиной нынешней безлюдности сей юдоли печали.

Даже оборудование тутошней харчевни имело вид бравый и явно находилось в готовности номер один. Однако оное было настолько вылизанным и безжизненный, что прямо мурашки по коже бежали от одного взгляда на отсутствие даже капли жира или мучного пятна на шняге для готовки на пару и запекания.

Я заглянула в «тепловой шкаф». Так профессиональные работники ножа и топора (имею в виду не разбойников, а кухонных дел мастеров) именуют шнягу, в которой медленно-медленно — дабы сохранить побольше полезной ботвы — готовят мясо и рыбу.

В «шкафу» мне не попалось на глаза ни единого следа жизнедеятельности не только человечков в белых колпаках, но даже бактерий. М-да…

Надо признать, руководство «ИNФЕRNО», как и положено преуспевающей конторе, совершенно не жалело бабла на свой уставленный дорогущим оборудованьем пищеблок.

Он представлял собой весьма пристойненький зал для жратвы, поблескивающую стеклами пустых витрин и нержавейкой сложенных в стопки подносов линию раздачи, здоровенный морозильник, а также кухню, забитую котлами, разделочными столами, вытяжными конструкциями, стеллажами с посудой, посудомоечными комбайнами, плитами, холодильниками, шкафами с разными сортами масел, соусов и приправ.

Видимо, во мне возбудилось женское начало, поскольку я придирчиво проинспектировала пищеблок на предмет наличия-отсутствия надлежащего для удовлетворения потребностей желудка кухонное оборудование, представляя себе, что из него можно уместить в моей квартире.

Суя свой нос куда не попадя, я совершенно случайно наткнулась на своего рода погребок с бухлом. Вернее это был не погребок, а чердачок, поскольку бухлохранилище находилось над морозильником пищеблока, на, типа, втором этаже, куда вел пупырчатый трап стального пандуса.

Там в почему-то совсем не закрытой на сто шестьдесят пять замков от шмыгающих по офису «ИNФЕRNО» всяких-разных страховых агентов кладовке стояли бочонки и бутылки с вином, пивом и всякими аперитивами. Прямо не столовка, а элитный ресторан какой-то.

Поскольку несознательные злыдни — вахтер и его банда охранников — объявили мне войну, то мне следовало действовать в соответствии с ролью бойца невидимого фронта.

А на войне, как вы, сестрицы, наверняка знаете, если ты не мародер, то все имущество противника — твое, в смысле трофеи. А значит, я имела полное право промочить пересохшее от волнений горло вражеским пойлом.

И я тут же использовала свое освященное конвенциями и военно-полевым уставом право на полную катушку, вылакав литр белого итальянского сухача (красное макаренники делать не умеют, а вот белое у них весьма вкусненькое).

И стало мне после этого, сестрицы, очень даже спокойно. Правда, у меня началась легкая икота (неужто кто-то вспоминал обо мне?!), а еще щекотала горло винная отрыжка.

Успокоившись, я вместо того, чтобы продолжить суетливо шакалить по офису, принялась, забыв о банде преследователей, спокойненько ходить по залу со столами, где на белоснежных скатертях стояли солонки, пустые вазы да салфетницы.

Ходила я не просто так, а читала висевшие на стенах под расписными кашпо с засохшей геранью рецепты всяких интересных блюд, только одно из которых я пробовала.

Из этих рецептов я узнала, что такое мясо по-бургундски (вываренная в винном соусе телятина) и птица по-провански (цыпленок долго и нудно тушится на медленном огне вместе с овощами).

Ознакомилась и с приготовлением мексиканским бурито (всякая перченная жарено-варенная хрень в кукурузном лаваше, который называют тортильей). Хрень эту я ела не раз. И лаваш тоже хавала часто. Но то, что это вовсе не шаурма, а бурито, узнала только сейчас.

А вот чизкейк (смесь твороженной запеканки с пирожным суфле, начиненная всякой ботвой — фруктами, сыром и пр.) я вроде бы никогда в жизни не пробовала. Хотя нет, нечто подобное я хавала у Нинель на днюхе. Как же меня потом пропоносило от этой бурды!

Измученная стрессами последних часов моя нервная система требовала всякой незамысловатой фигни. И я — вся такая расслабленная и мало что соображающая — почти не понимая, что читаю, тупо пялилась на плакат, где утверждалось, что творог — натуральный молочный продукт, не имеющий тяжелой для переваривания клеточной структуры, зато содержащий большое количество легко усвояемого кальция.

Дальше писалось о том, что выгодно отличает творог от прочей белковой пищи растительного и животного происхождения. Но дочитать сей опус до конца мне было не суждено, ибо…

…Широкие двери столовки с грохотом распахнулись. И в нее ворвалась целая толпа исконных врагов всякого страхового агента — местных охранников. У одного из них я с ужасом заметила наручники, а у другого толстую резиновую палку.

Мое богатое воображение тут же предоставило внутреннему взору картину: вишу на наручниках на идущей в двух метрах от цементного пола канализационной трубе в пыточном подвале. А здоровенный красномордый детина лупит дубинкой мое истерзанное облепленное мухами голое тело, покрытое черными гематомами и ранами, в которых за время многодневных истязаний уже успели завестись черви…