Алексей Атеев - Псы Вавилона Страница 42

«Весь поселок, наверное, слышит, как я тут копаюсь, а уж Санька на сто процентов, – подумал Павел. – Скорее всего по ночам здесь уже рыскал предприимчивый народ в поисках хоть чего-нибудь могущего сгодиться в хозяйстве, а то и ребятишки баловались, на соседей жути нагоняли, отсюда и россказни об упырях».

Наконец кольцо люка в погреб было найдено. Со скрипом отворилась тяжелая крышка. Павел посветил в темноту. Вниз уходила крепкая деревянная лестница, ничуть не тронутая огнем, и Павел начал спускаться. В нос шибанул тяжелый дух: затхлая смесь запахов подгнившей картошки, мышиного помета и сырости. Присутствовал еще один едва уловимый запашок, определить характер которого Павел не смог. Нога нащупала пол. Павел сошел с лестницы и осветил подземелье. Это было довольно просторное помещение, большую часть которого занимал отгороженный досками закром для картофеля. Картошки в нем осталось не больше пары ведер: видно, за зиму всю съели. По стенам высились полки, уставленные всякой рухлядью: большими глиняными горшками – макитрами, деревянными корытами, стеклянными бутылями разной емкости, старыми ведрами. Имелось в погребе и несколько бочек, видно, для соления капусты и огурцов. В дальнем конце погреба стоял большой деревянный ларь, возле которого в уголке Павел неожиданно различил скорчившуюся детскую фигурку.

От неожиданности он вздрогнул и попятился. Рука с фонариком дернулась, и луч света заплясал по стенам, покрытым плесенью.

«Значит, мальчишка оказался прав. Как же такое возможно? – заметались беспорядочные мысли. – А может, ничего странного в данном факте и нет? Ребенок страшно напуган расправой с родней, опасается за свою жизнь, вот и сидит здесь. Питается разными соленьями да вареньями…»

– Ты кто? – наконец вымолвил он.

Фигурка молчала и не двигалась.

«А может, она неживая? – мелькнуло в голове. – Закоченела – и того…»

Павел собрался с духом и приблизился почти вплотную. Луч осветил застывшее, без кровинки, лицо, широко раскрытые глаза с красноватыми белками, не мигая смотревшие на него.

– Живая?

Девочка молчала. Выглядела она ужасно. Одежда, светлая юбка и рубашка, перепачкана грязью и сажей, вокруг шеи повязана какая-то грязная скомканная тряпка, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении пионерским галстуком. Свалявшиеся нечесаные волосы сосульками свисали вдоль лица.

– Да говори же! – повысил голос Павел и дотронулся до ее плеча.

В ответ девочка ощерила зубы и издала шипящий звук.

– Ты чего это? – растерянно спросил Павел. – Зачем шипишь? А еще пионерка.

– Я уже не пионерка, – раздался хриплый, похожий на скрип несмазанного колеса голос.

– А кто же ты?

– Не знаю.

– Вот тебе и раз. – Павел старался говорить как можно ласковей. – Галстук-то вон имеется… Почему здесь сидишь? И как долго?

– Не знаю.

– Все «не знаю» да «не знаю». А хоть как тебя звать, помнишь?

– Наташа.

– Ну вот, уже лучше. Так что ты тут делаешь? Почему наверх не выходишь?

Девочка молчала.

– Опять двадцать пять! Кушаешь ты здесь хоть чего?

– Людей. – Хотя произнесено это было еле слышно, мороз прошел по коже Павла.

– Как это – людей? Что ты такое говоришь?!

– И тебя съем. – Девочка пошевелилась, видимо, собираясь подняться, и Павел в ужасе отпрянул. Рука его метнулась за пазуху, где был спрятан «наган».

– Все переменилось с тех пор, как Ванюшка помер, – так же монотонно начала вдруг рассказывать Наташа. – На другую ночь он домой пришел. Мамка обрадовалась, бросилась его обнимать да целовать. А он все: «Есть хочу… есть хочу»… – Девочка замолчала, то ли обдумывая собственные слова, то ли не зная, о чем говорить.

– А дальше? – осторожно спросил Павел.

– Потом стало так хорошо, что и не описать. Мамка говорит: «Будто в рай попали». Так сладко, сладко… Не знаю, как лучше выразить. Словами не опишешь…

– Он вас что же, перекусал всех? Братец-то.

– Не знаю. Может быть. Не помню. Только очень замечательно все было. Вроде ты наелся до отвала и в бане сидишь. И баня без лютого жару, а мягкая и ароматная. Косточки все так сладко ломит, и судороги по телу волной проходят, тоже сладкие… И вроде как летаешь. Сам легкий, легкий… Только потом… – Девочка запнулась.

– Что?

– Начинает есть хотеться. И не хлеба или там картошки. Кровушки сырой. Вначале мы у скотины кровь приспособились пить. Корову использовали, свинюшек. У них, правда, не очень вкусная.

– А потом?

– Разорили нас. Пожгли… Мамку с папкой… и братьев. Я вот одна осталась. Днем на улицу не выйдешь, солнышко жжется, а ночью я пару раз выбиралась, вот только не поймала никого. Хорошо, ты пришел.

– Это ты, девочка, брось. Не приближайся, прошу тебя, до беды не доводи. Сейчас я вылезу и сообщу куда следует про тебя. Отойди, Христа ради!

Однако Наташа не собиралась оставлять Павла в покое. Она широко открыла рот, в котором были хорошо заметны маленькие острые клычки, растопырила руки и двинулась на парня.

Павел вытащил «наган» и выстрелил вверх. Погреб наполнился пороховой гарью.

– Уйди! – заорал он. – Не доводи до греха! – Однако выстрел и вопли ничуть не подействовали на Наташу. Она бросилась вперед и вцепилась в Павла. Чтобы освободить руки, тот бросил фонарь, пистолет и стал отрывать девочку от себя. Наташа лязгала зубами, стараясь вцепиться в горло, однако Павлу хоть и с трудом, но пока удавалось сдерживать ее. Наташа обладала силой, невероятной для ребенка. Казалось, она целиком состояла из стальных мускулов. И хотя Павел тоже не был слабаком, он чувствовал, что долго сдерживать эту бестию не сможет. В ней вовсе не ощущалось усталости. Девочка все так же методично старалась добраться до горла. В некотором смысле это упрощало защиту. Пожелай она вцепиться к иную часть тела, скорее всего ей бы это удалось. Но ее привлекала только шея.

Павел, собрав все силы, наконец отшвырнул нечисть в сторону и бросился к лестнице. Валявшийся на полу включенный фонарик освещал ряд полок, на которых стояла всевозможная дребедень. На глаза Павлу попалась пустая бутылка с длинным горлышком. Он схватил бутылку и, когда девочка вновь попыталась вцепиться, со всей силы треснул ею так называемого ребенка по голове. Бутылка раскололась с мелодичным звоном, и на мгновение девочка ослабила натиск. Павел вскочил на первую ступеньку лестницы и тут почувствовал, как руки Наташи вцепились в его сапог. Обернувшись, он наугад со всей силы ударил зажатым в кулаке обломком бутылочного горлышка, и руки разжались. Пулей вылетел он наверх и захлопнул крышку погреба.

Судорожно вдыхая ночной воздух, Павел стоял на крышке, не зная, что делать дальше. Снизу раздался тяжелый удар. Павел подпрыгнул, но удержался. Новый удар оказался еще мощнее. Долго находиться в таком положении он не сможет, а если так, нечисть рано или поздно выберется наружу, и предстоит новая схватка. Что же делать, что делать?!