Ксандр Лайсе - Моя любимая сказка Страница 42

— Да, на гвоздике висел, возле… А ты к чему всё это?

— Просто у меня замок тоже только ключом открывается. С обеих сторон. И когда я дома, ключ оставляю в замке. Чтоб снаружи не открыли, понимаешь?

— Точно. А я тогда всё голову ломала… Я же только потом поняла, что она мной пользуется, как… Как куклой, что ли? — она вздрогнула, словно от холода. — Хотя, что бы это изменило…

— Я другого не могу понять: где она сейчас?

— Я не знаю. Вообще не знаю где она. Но если она мне ни разу не показывалась, то на это есть какие-то причины. Может… — она нерешительно подняла голову. — Может быть, она где-то в другом месте? Скорее всего, так. Я когда… у неё бываю… Одним словом, видно, что никто не живёт, ну ты тоже видишь. Но она явно бывает здесь время от времени.

— Ну, а кто тогда запер дверь?

— Так она же! То есть она, только уже… мной. Наверное…

— В своё время мне попалась одна книжка. Обо всяких поверьях, суевериях там… Так вот, там говорилось, что колдун-оборотень вовсе не обязан полностью превращаться в того… в то… Ну, короче, он может просто переместить своё сознание в другое существо. А тело его, в таком случае, должно сохраняться в особом убежище, сохраняться неподвижным… И вообще, выглядеть должно почти как мёртвое. А?

— Кто его знает… Может, и так… — Яра задумчиво смотрела вперёд. — Вполне может быть.

— Ну, есть, правда, один нюанс. Это — то ли африканское, то ли азиатское поверье. А бабуля, как я успел заметить, отечественного производства. И ведьма ли — большой вопрос.

— Ведьма, — спокойно и убеждённо сказала она, и мне внезапно стало не по себе. А Яра продолжила рассказ.

Следующее утро ознаменовалось находкой. В хлебнице, за начавшей черстветь половинкой чёрной буханки, она обнаружила деньги. Не так уж и много, но достаточно для того, чтобы добраться домой!

На Курском вокзале выяснилось, что билетов нет. Впрочем, без паспорта билет так и так не дадут. Но добрые люди подсказали: иди к проводнику, подсадит. Однако на проходящих поездах проводники подсаживать не желали, говорили — нет мест. Пришлось сидеть в зале ожидания до вечера, когда отправлялся прямой до Курска.

И проводник подсадил.

Оказывается, счастье похоже на багажную полку в плацкартном вагоне, где буянят едущие в увольнение солдаты, храпят мужики и пахнет носками. С этим чувством счастья Ярослава и заснула.

И проснувшись, не сразу поняла, где она. А поняв — пришла в ужас: она опять лежала на полу в чужой комнате. В той же самой комнате.

Когда Яра справилась с оцепенением, она поняла, что если останется здесь ещё хоть на минуту — сойдёт с ума.

Несколько дней Ярослава ночевала на вокзалах. Патрули её не беспокоили. Видимо, бездомной она не выглядела. Мутные вокзальные личности тоже быстро теряли интерес к девушке, с которой нечего взять. И — ей везло.

На мелочь, оставшуюся после неудачной попытки вернуться в Курск, она кое-как пробавлялась в привокзальных ларьках.

А потом это случилось опять. Вечером она зашла в первый попавшийся магазинчик. Протянула монетки, попросила половинку серого. Продавщица взяла деньги, повернулась к полке…

В следующую секунду Яра почувствовала, что лежит на полу. И что сквозь закрытые веки светит солнце. Это поразило её настолько, что она даже не испугалась. Солнце! В магазине она была около половины одиннадцатого вечера. Сколько же она была без сознания?!

Календаря в квартире не обнаружилось. Да и не помог бы календарь. Зато на кухонном столе лежала записка. Четыре совершенно непонятные строчки — она не запомнила слов, но что-то необычное — и в самом конце — какая-то закорючка, видимо, подпись. Почему-то ей стало страшно. Она бросилась на улицу.

Неподалёку от метро на фасаде дома висело электронное табло, показывавшее попеременно — то время, то дату, то температуру. Оказалось, Ярослава неизвестно где пропадала целых восемь дней!

Тут ей пришло в голову, что она, возможно, в самом деле больна! Амнезия или что-то в этом роде. И каждый раз, потеряв память, она сама возвращается в одно и то же место. Но почему именно в эту квартиру?! Так или иначе, ни в одной больнице её не примут без документов. Пришлось вернуться.

Но теперь всё вновь пугало её. Разные предметы, раньше не вызывавшие у неё ничего, даже удивления, казались ей зловещими. А при виде записки её начало колотить, и она потеряла сознание.

— Ты действительно не помнишь, что было в записке?

— Совершенно. Да я и не поняла ничего.

— А на каком языке?

— Как будто по-русски… В смысле, буквы русские… Как в старинных книгах, знаешь?

— Ну, так… Не очень… — улыбка выползла на моё лицо сама.

— Ой, конечно! Что это я! — она засмеялась. — Ты-то как раз знаешь!

— Жалко, что не помнишь как записка выглядела. Это, скорее всего, какое-то заклятие было…

Это происходит со мной? Это я сейчас рассуждаю о колдовстве, о заклятиях на полном серьёзе?

Я верю этой тонкой девушке со светлыми волосами, с которой знаком без году неделя, а знаю которую — и того меньше? Оказывается, верю. И постараюсь помочь, если смогу помочь хоть чем-нибудь…

Меня, по-прежнему, не оставляет чувство, что знал Яру всегда. Всю свою жизнь. И всегда мы были вместе. Может, оттого мы почти не разговаривали о ней до сегодняшнего дня? Зачем, когда и так всё известно? Просто забыл… Была паранойя: у неё кто-то другой, и всё такое. Вот и…

Когда сознание вернулось, Яра испугалась ещё сильней. Она стояла посреди комнаты, держа полные пригоршни чего-то чёрного, вроде угля. А вокруг неё красовался насыпанный солью круг.

Сколько ни терзала она свою память, отмывая в ванной руки, она не могла вспомнить, что и зачем она собиралась делать с углём и зачем ей соляной круг. На полу в коридоре лежала новая записка. На этот раз — с руганью.

Ярослава не понимала, что ей делать. Уходить? Без денег, без паспорта? Но куда? И, главное, зачем, если она каждый раз всё равно оказывается в этой квартире?

С этого дня приступы стали случаться чаще. Она теряла сознание, а потом вдруг приходила в себя за каким-нибудь делом. И, порой, это были очень странные дела. Один раз она обнаружила, что успела замесить тесто, и делает из него какие-то большие круглые печенья с необычным узором. Другой раз — она сидела перед горящей свечой и что-то пела. При этом, успехами в пении она до того никогда не отличалась. И сколько не старалась, не могла вспомнить, что именно это была за песня. При этом продукты в холодильнике возникали словно сами собой, а записки стали появляться чуть ли не каждый день. Чаще всего — обычная матерщина и угрозы. Яре начало казаться, что она не живёт, а просто ныряет в новое беспамятство, не успев толком оклематься от предыдущего.