Оксана Ветловская - Имперский маг Страница 42

Уже знакомый дежурный унтер оторопел при виде задыхающегося растерзанного Ланге, что, пошатываясь, бежал, подгоняемый хлёсткими ударами плети, и размашисто идущего следом долговязого чиновника, яростно орудующего кнутом.

— Подойдите сюда, шарфюрер. — Штернберг поманил пальцем остолбеневшего дежурного. — За последние сутки кого-нибудь забирали из карцера в медблок?

— Никак нет, штурмбанфюрер, ещё никого.

— Очень хорошо. Отлично. — Штернберг обернулся к едва стоявшему на ногах Ланге, — Вам, знаете ли, крупно повезло. Сейчас вы пойдёте с шарфюрером и покажете ему, где находится нужная мне заключённая. А вы, шарфюрер, доставите заключённую в комнату для допросов. И без увечий, не то сами отправитесь в карцер. Выполняйте.

Вскоре дежурный вернулся, держа за локоть заваливающееся набок, хромающее и скрюченное бритоголовое существо, и скрылся вместе с ним за массивной обитой железом дверью. После них, хватаясь обеими руками за стену, приплёлся Ланге.

— Смирно, — рыкнул на него Штернберг, прищёлкнув плетью. Тот покорно вытянулся, выкатив брюхо, скорчив плаксивую физиономию.

— А теперь кругом и шагом марш отсюда. И чтобы больше вы мне на глаза никогда не попадались…

Дважды повторять не пришлось. Ланге, вне себя от невероятного облегчения, пулей вылетел из барака.

Тем временем из-за окованной железом двери появился дежурный.

— Заключённая номер одиннадцать ноль восемь семьдесят семь к допросу готова!

— Принесите мне её личное дело, шарфюрер.

— Слушаюсь.

Дежурный убежал за документами, а Штернберг, отшвырнув кнут, стащил фуражку, провёл рукой по волосам и долго стоял, запрокинув голову, хватая ртом кислый воздух. В вонючей приёмной штрафблока мучительно не хватало кислорода. Отчего-то ныли будто бы сдавленные с боков рёбра и отчаянно сводило пустой желудок. Сесть на пол да и завыть по-волчьи. В полный голос. Так, чтоб луна скатилась с небес.

Он шагнул вперёд и взялся за ручку двери. Значит, Дана. Ведьма.

Дрожащее жёлтое электричество криво пристроенной под потолком зарешеченной лампы густо мешалось с бурым сумраком. За огромным пустым железным столом на тяжёлом железном табурете понуро сидело совсем небольшое и очень тощее создание. Похоже, девчонка лет четырнадцати, подумал Штернберг, глядя на узкую ссутуленную спину. На грубой полосатой ткани робы намалёвана красно-белая мишень. Такие мишени рисовали заключённым, пойманным при попытке к бегству. Кроме робы, на узнице ничего не было, даже башмаков — но левая голень была обмотана грязной окровавленной тряпкой. Видать, по девчонке стреляли и попали, по счастью, лишь в ногу. Штернберг попытался просмотреть сознание заключённой — по-прежнему сидевшей к нему спиной, даже не обернувшейся на скрип двери, — но вдруг понял, что это абсолютно неосуществимо. Он не мог прочесть мыслей этой узницы. В Тонком мире перед ним стояла непреодолимая стена самой совершенной из всех когда-либо им виденных ментальных фортификаций.

Проникнувшись невольным уважением к скрючившемуся на табурете обезьяноподобному существу, он медленно обошёл стол и сел напротив. Включил настольную лампу и повернул так, чтобы было видно лицо узницы. Заключённая совсем низко склонила бритую голову, обезображенную многочисленными рубцами, синяками и шишками. Узкие слабые плечи, нежные детские уши. Аура больше похожа на звериную, нежели на человеческую. Штернберг задумчиво разглядывал узницу, опёршись подбородком о переплетённые пальцы. В высшей степени любопытный экземпляр…

Зашёл блокфюрер и почтительно положил перед Штернбергом потрёпанную папку. Штернберг молча махнул ему рукой. Когда дверь закрылась, неторопливо раскрыл документы.

Итак, посмотрим. Дарья Заленская. Имя скорее русское, а в графе «национальность» указано, что чешка, Двадцать один год. Никогда бы не подумал. С виду — подросток. Впрочем, личика мадемуазели мы ещё не видели… Штернберг поискал в личном деле фотографии, но не обнаружил ни одной: кто-то их аккуратно вырезал. Очень интересно…

— Вы говорите по-немецки? — спросил Штернберг.

Молчание.

— Я к вам обращаюсь, фройляйн. Вы хоть голову-то поднимите.

— Заключительная не шелохнулась.

— Вы не понимаете?

Узница зачем-то осторожно оглянулась на дверь, а затем, резко подняв голову, перевела взгляд на Штернберга. Следы побоев, распухший нос, разбитые в месиво губы, полосы от плети, один глаз заплыл и едва виден. И впрямь страшилище… Но какую ненависть источало это жалкое существо. Сокрушительная мощь этой нечеловеческой ненависти поражала, ненависть накрыла Штернберга холодной свинцовой волной. А затем последовал тяжёлый, как палаческий топор, ментальный удар, нацеленный на одно — на уничтожение. Обыкновенных людей, не экстрасенсов, подобный удар в большинстве случаев убивает наповал. Штернберг же отразил атаку играючи — так, как профессиональный фехтовальщик отводит плоскостью клинка дрын деревенского драчуна. Энергетический заряд рикошетом ударил по самой узнице, и она со стоном свалилась с табурета. Из носу у неё потоком хлынула кровь.

— Больше не пытайтесь, — спокойно сказал Штернберг. — Иначе вы попросту убьёте себя.

Заключённая, зажимая кровоточащий нос, с трудом взгромоздилась обратно на табурет. Штернберг протянул платок.

— Возьмите.

Не обращая внимания на настойчиво протянутую руку, узница сидела, согнувшись в три погибели, и покачивалась из стороны в сторону. Штернберг со вздохом поднялся, обошёл необъятный стол и попробовал отвести её перемазанные кровью ладони от лица. Она рывком отстранилась и вновь, как кукла, свалилась на пол. Штернберг попытался помочь ей подняться, но едва дотронулся до её плеча, как она разразилась оглушительным хриплым воем, в котором не было ничего человеческого. Она отползала от него на локтях и орала так, что дребезжал прошитый жёлтым электричеством затхлый воздух. Штернберг, массируя пальцами раскалывающиеся виски, вернулся на своё место и облокотился на стол, уронив голову в ладони. Спустя сколько-то времени — может, две минуты, может, час — покосился на забившуюся в дальний угол узницу. Та сидела на полу, подобрав ноги, тощая и грязная, словнобродячая собака, и озадаченно смотрела на него.

— Садитесь на стул, — устало сказал Штернберг. — И если вы больше не собираетесь изображать воздушную тревогу, то продолжим.

Прошло несколько минут. Штернберг, подперев голову, смотрел втот угол, где без движения сидела узница, и равнодушно отмечал про себя, что видит и в то же время не видит её: всё вокруг было плоский жёлто-коричневым, дешифрованным — и безнадёжнобессодержательным. Над ухом тикали наручные часы, отмеряя никуда не пригодные отрезки непонятно чего. За окном было уже совсем темно, и в чернильном глянце стекла отражалось белое пятно настольной лампы. Наконец, заключённая встала, прихрамывая, подошла к столу и опустилась на табурет. Ещё спустя долгую вязкую минуту подняла глаза, присмотрелась к лицу офицера, гадливо скривилась и вновь низко опустила голову.