Сергей Арно - Роман о любви, а еще об идиотах и утопленницах Страница 43

Из больницы Андрей выписался в десять часов утра. Светило яркое солнце, с крыш капало, а в воздухе, от которого кружилась голова, чудился упоительный запах весны. Андрей ощущал себя здоровым и полным сил, каким не чувствовал уже давно. Выйдя за ворота, он перешел Большой проспект и остановился на троллейбусной остановке. Он еще не решил, куда поедет в первую очередь. В кармане куртки нащупал сложенный лист бумаги, достал его, развернул.

«Андрей, тебе срочно нужно бежать, Юра назначил операцию на среду. Кристина».

Андрей раздумчиво глядел на записку, уже в который раз пытаясь восстановить в памяти события двухнедельной давности, но, как и прежде, ничего не вспомнил: ни то, как попала к нему в карман записка, ни обстоятельств того дня — ничего. Теперь, во всяком случае, становилось понятным, что Кристина все-таки не предавала его.

Подошел троллейбус, Андрей протиснулся к окну. Город изменился. Петербург имеет удивительное свойство порой выглядеть самым мрачным городом мира, когда тяжелые тучи висят, как ватное одеяло, под ногами слякоть, а вокруг не темнота, но постоянные сумерки, что еще хуже, и женщины-то все уродины… Кто, где и когда сказал о славянской красоте?! Вранье! Это не о петербурженках! А мороженщица на углу уж такая страшенная баба, что плевать охота!.. При солнце же вдруг те же самые дома, та же самая мостовая и чувырла мороженщица выглядят уже совсем по-другому — торжественно, счастливо и загадочно, так что и мороженщицу эту расцеловать хочется. И откуда солнце высветило сразу столько красивых женщин? Столько красивых и на свете-то нет! А вот они, идут себе. Ать-два, ать-два… Нет! Город этот странен. Не бывает таких городов. А может быть, его и нет?!

Андрей мчался в троллейбусе десятке по Невскому проспекту. Мчался, потому что водитель, вдруг увидев в солнечный день город, вдруг тоже обалдел и почувствовал вдруг в свою пятьдесят пятую весну молодецкую удаль, и потянуло его на дорогу с ветерком.

Андрей вышел у Гостинки и через подземный переход, по Садовой, мимо мрачного замка направился к Неве. Прежде чем идти к Кристине, он захотел постоять на том месте, где они познакомились, и плюнуть с Троицкого моста в воду. Почему возникло у него в солнечный день это желание, черт знает! Возможно, просто хотелось пройтись по знакомым местам.

По Неве шел лед с Ладоги. Для того, кто видел это феерическое зрелище, описание его не удовлетворит, тому же, кто не видел, и описывать бесполезно. Огромные льдины, наталкиваясь друг на друга, стремились к морю, на солнце это выглядело изумительно. Андрей из любопытства спустился по гранитным ступеням к воде — посмотреть, не найдется ли там под мостом русалковеда. Он заглянул туда только убедиться, что его там нет. Но ошибся.

Русалковед, держа руки в карманах длинного черного пальто, в каком ходил всегда, в вязаной шапочке на голове, стоял на гранитной площадке и глядел на то место, где когда-то мог сидеть, слушая жизнь дна.

— Здравствуйте, Яков Афанасьевич.

— Здравствуйте, — ответил русалковед, не повернув головы.

— Что же, выходит, теперь русалок не послушать до весны. В отпуск, значит, пойдете, — пошутил Андрей.

Русалковед повернул к нему злое лицо. Андрей впервые увидел его сейчас при ярком дневном свете

— Смейтесь, смейтесь, молодой человек. А знаете, кого они выбрали своей следующей жертвой?

— Наверное, губернатора.

Русалковед, все так же держа руки в карманах, длинный с виду, плоский как доска, неприятными колкими глазами смотрел из-под глубоко натянутой вязаной шапки и молчал.

— Неужели президента? — продолжал хохмить Андрей, хотя уже и не хотелось, а хотелось скорее уйти, уж больно тяжел, невыносим был взгляд русалковеда.

— Тебя! — вдруг сказал русалковед и указал на грудь Андрея длинным узловатым пальцем. — Тебя и выбрали.

Он снова сунул руку в карман и отвернулся к реке. На ледоход, как и на огонь в камине, можно смотреть долго. Андрей тоже молчал, а что на такое ответишь?

Все-таки он правильно определил в первый раз: русалковед действительно не в своем уме. Иначе с чего он взял, что русалки выбрали его в жертву?.. Действительно, с чего он взял?!

— Действительно, а с чего вы взяли? — спросил он наконец, когда уже невозможно было терпеть.

Русалковед опять повернулся к нему, но глаза уже были не колючими, а спокойными.

— У меня, Андрей, — тебя ведь Андрей зовут, я не ошибся? — так вот, у меня есть доказательства.

Андрей улыбнулся.

— Магнитофонная запись со дна реки, где русалки договариваются, как меня защекотать?

Эх, зря Андрей снова принялся иронизировать, но не мог сдержаться, такое уж у него было сегодня настроение. Глаза Якова Афанасьевича вдруг снова сделались злыми и колючими.

— Хочешь доказательств? — не сказал, прошипел он, — хочешь?! — и прихохотнул, как раньше.

— У вас и доказательства есть? — Андрею сделалось сразу как-то нехорошо. А как сбросит сейчас в реку, и доказывать никому ничего не надо.

— Хочешь?

— Хочу, а где они у вас? — уже не таким оптимистическим тоном проговорил Андрей.

— У меня дома есть доказательства того, что тебя, Андрей, они выбрали в следующую жертву. Пошли.

Андрей колебался. Ему не очень-то хотелось идти к русалковеду, честно говоря, совсем даже не хотелось идти слушать его дутые, ничего не доказывающие, кроме его свихнутости, доказательства. Но сегодня что-то слишком по-особенному уверенное было в его лице.

«Мне все равно на ту сторону топать, зайду к нему, а там по Кронверкскому до Кристининого дома рукой подать».

— Я уверен, что вам удастся доказать молодому человеку, — вдруг раздался невдалеке незнакомый мужской голос.

Андрей обернулся. На ступеньках лестницы стоял мужчина в осеннем пальто, без шапки, роста он был невысокого, с темными волосами и внимательным взглядом. Должно быть, он слышал часть их разговора и ответил на вопрос за русалковеда.

— Здравствуйте, — поздоровался с ним русалковед, чуть смутившись. — А вы гуляете?

— Да нет, — ответил незнакомец, спустившись на одну ступеньку ниже. — Я к вам сюда пришел, специально.

Яков Афанасьевич хохотнул натужно, чуть запрокинув голову назад.

— Что ж, из-за меня. Ведь я вам все уже рассказал, Григорий Иванович.

— Да нет, не все, Яков Афанасьевич, — он спустился еще на ступеньку.

Андрей стоял между ними, глядя то на одного, то на другого, и чувствовал себя здесь лишним, не понимая, о чем разговор, только что-то зловещее вдруг накатило на него изнутри, так что Андрею захотелось уйти поскорее.

— Да нет, все, — настаивал тем временем русалковед, в голосе его чувствовалось напряжение.