Юрий Ищенко - Одинокий колдун Страница 44

Это было главной ошибкой в жизни пса. Егор отчетливо различил запах псины, влажный, душный, и понял, что ему нужен этот пес, а точнее — его псиный жир. Он сделал два шага к терьеру, протянул руку; пес прыгнул, норовя клыками ухватить за ладонь. Но Егор ловко поддел собаку под морду, стиснув пальцы на шее. Терьер завизжал и забил лапами по его груди. Егор постарался как можно быстрее, дернув второй рукой за загривок бедолаги, свернуть ему шею.

Когда он принес теплый труп в квартиру, то не выдержал и заплакал. Никак не думал ведь, что способен на такую жестокость: убил животное; если бы загодя кто-то предложил, — возмутился бы. А тут все свершилось так быстро и аккуратно, словно на его месте был бездушный манекен: увидел, рассчитал, убил, ловко и мерзко.

Но при этом Егор продолжал делать то, что было нужно: разделал труп, жир выбрал только брюшной, все остальное завернул в тряпку и отнес той же ночью в ближайший сквер, где захоронил. Какой-то импульс подтолкнул его на очередной невнятный поступок: Егор зажег церковную тонкую свечку, поставил возле нее зеркальце и чашку из черного серебра. В чашку налил дождевой воды. Спалил на пламени быстро сгоравшей свечи клок шерсти убитого пса и произнес с тоской:

— Прости меня, я не для себя, я чтобы жизнь ее спасти. Я буду помнить и жалеть тебя...

После этого занялся собачьим жиром. Перетопил на слабом огне, добавив корешков и высушенных трав, понес теплую смесь в комнату, обнажил Малгожату; нанес на две ссохшиеся девичьи грудки и на остальную кожу полученное жирное и черное варево. Видимо, для новой чувствительной кожи Малгожаты смесь была все равно горяча, потому что больная несколько раз пыталась освободиться от потеков мази на груди. Егор удерживал ее руки, пока она не затихла, пригрелась и заснула. Еще неделю он продолжал понемногу обмазывать ее жиром, не забывая и об остальных, уже проверенных на ней же средствах. Когда смесь закончилась, отступила и напасть — кровохарканье у Малгожаты больше не повторялось ни разу.

Прошло несколько дней, и она перестала есть и пить. Словно неведомый злой дух, опытный и искушенный враг с наслаждением проверял колдуна: на сколько дней, на сколько усилий его еще хватит. И был неистощим в придумывании бедствий этот дух; а Егор в очередной раз отчаивался, ничком валился на грязный пол кухни, бил кулаками в стены квартиры, так сильно, что жители второго этажа (на третьем жил лишь он) ответно постукивали чем-то железным по водопроводным трубам, желая дать понять, что готовы к отражению его ярости. Он обмякал, шел прочь, под синее или серое небо, под ночные облака в черном пустом пространстве, чтобы там замерзнуть, освежиться и напитаться новой готовностью к бою.

Он накупил одноразовых шприцев и колол ей глюкозу. Он пережевывал сам рисовую кашу и пытался впихнуть ей в рот эту смесь. Кормил молоком и соками из детской соски. И Малгожата что-то съедала и выпивала, но минут через пять ее тошнило, и нетронутая желудочным соком пища с легкостью прыскала обратно вверх, по пищеводу.

В это время он повстречал и привел к себе Петю Петухова, выпущенного из Крестов. Если бы сам Егор не был столь подавлен, то, во-первых, вряд ли повел бы режиссера к себе пить и говорить, а во-вторых, не стал бы вытворять над тем темные и вычурные фокусы; наверняка придумал бы что-нибудь безобидное. А отправив Петухова в ночной полет с третьего этажа, чтобы отшибить память, Егор теперь сам с содроганием ходил по городу, очень боясь узреть человека-птицу, который с карканьем приблизится и начнет радостно раскланиваться, прыгая на лапках. Но времени на исправление ошибок не было.

Случайно, как всегда, обнаружился рецепт спасения: сырое мясо. Купил у Васильевского рынка с рук, чтобы подешевле, пачку «Фарша Домашнего», решив хоть раз в месяц полакомить себя котлетами. Пришел домой, достал и почистил две последние луковицы, вымочил и размял несколько засохших корок хлеба. Порезал лук, забросил в чашку с фаршем, посолил и поперчил, принялся размешивать вилкой. Но какие-то шорохи отвлекали его от приятных занятий, лишь спустя минуту он сообразил, что шум доносится из комнаты. Если бы Малгожата стонала или бормотала, он бы разобрал эти привычные звуки. А так Егор сразу встревожился. В фартуке, с мокрыми руками он побежал взглянуть на нее.

Девушка сползла с деревянной кровати и на четвереньках, с лицом, полным вожделения, упрямо продвигалась к порогу комнаты. Получалось у нее плохо, руки подламывались, ноги волочились, она преодолела около метра.

— Ты чего хочешь? — осведомился Егор, про себя возликовав, что она оказалась способной на такую активность.

— Дай! — коротко, как лисица, тявкнула с пола девушка.

Она шлепнулась, стукнувшись грудью о пол, но смогла отжаться руками и рывочком еще ближе придвинуться к нему.

— Что дать? Скажи, и я дам.

— Пахнет, — непонятно сказала девушка, снова упала, перекатилась на спину и раздраженно замахала ногами и руками. — Еда! Дай, чем пахнет.

Егор с шумом вобрал носом воздух комнаты, стараясь понять смысл ее слов. Пахло чем угодно: кислым тяжелым духом неухоженного жилья, пованивало испражнениями, гноем, с кухни тянулись ароматы трав и настоек. Еще попахивало газом (газовая колонка в коридоре была очень древней и пропускала утечку). Сквозь отсыревшие старые рамы окон слабо угадывались запахи весны на дворе — был солнечный и ветреный день; при желании можно было угадать, что неподалеку течет река. Что еще? Резкие запахи хлорки из туалета и ванной, — часто приходилось дезинфицировать белье, заодно и сантехнику; дурно попахивал куль с тряпками Малгожаты, он вечером собирался выбросить куль на помойку. Да остро пахло луком и сырым мясом от его рук.

Он подошел к лежащей Малгожате, заботливо укутал ее в раскиданные повязки и тряпье, а она внезапно ловким движением цапнула его за палец.

— Дай, — коротко сказала снова.

Поднес мокрую от фарша ладонь ей к лицу: и ее нос жадно наморщился, задвигались точеные ноздри, обнажились зубки.

— Хочу, ну дай же! — почти простонала измученная девушка.

Он вышел, вернулся с чашкой фарша, поддел немного на подушечку пальца и положил ей в подставленный рот. Она проглотила, не пережевывая.

— Сырое мясо нравится? — понял Егор. — Еще?

Жадничать он не собирался, лишь опасаясь за слабенький от длительного безделия желудок Малгожаты, дал чуть-чуть фарша, около двух-трех столовых ложек. Подозревал, что вскоре она выплюнет все обратно.

Но Малгожата энергично ела фарш, даже начала жевать, радостно, хватая порции на лету, иногда снова прищемляя резцами ему палец.

— Ну, значит, на поправку повернула, — вслух решил Егор. — Или я поспешил, надо было отварить мясцо-то? А то сырое, оно хуже переваривается. С другой стороны, питательнее сырое.