Вадим Волобуев - Благую весть принёс я вам Страница 44

- Дядь, дай ветку с перьями.

Головня хмыкнул, глянув на него, запрыгнул в седло. Сумрачно огляделся, вбирая носом запах рыбы и дублёных шкур, и хлестнул лошадь плёткой. Кобылица фыркнула, едва не поднявшись на дыбы, и помчала его прочь из становища. Охотники, вскочив на лошадей, устремились следом - только снег да мёрзлая земля взметались из-под копыт.

Разговор с Рычаговыми взбесил Головню. Уже второй раз ему, вождю Артамоновых, давали по носу. Первый раз это сделали Павлуцкие на съезде в урочище Двух Рек, когда он начал говорить об истинной вере. Как же они воззрились на него! Не с удивлением и ненавистью, нет - с брезгливостью! Пялились так, будто не человек он был, а куча навоза, разложившийся труп, паршивая собака. И отступали спинами вперёд, отходили, словно боялись замараться, а над головами их клокотал голос Отца: "Отныне и впредь, во веки вечные, покуда падает снег и текут реки, да не пересекутся наши пути с отступниками истинной веры! Да ослепнут глаза и отсохнет язык у того, кто посмотрит на них и заговорит с ними. Да отнимется рука у того, кто станет меняться с ними. Да падёт проклятье на головы отщепенцев, да поразит бесплодие чрева женщин их и лошадей их, да выкосит мор весь скот их, да оскудеют реки и озёра, утолявшие жажду их...". И тут же, вырываясь из рук растерявшегося мужа, пронзительно и страшно визжала Огнеглазка, бросая в лицо Головне: "Чтоб тебе сдохнуть в мутной склизкой тине, чтоб твоё брюхо раздуло водой, чтоб тебя живьём пожрали черви, проклятый вонючий опарыш!". С каким удовольствием Головня открутил бы ей башку! А лучше схватил бы за волосы и повозил бы рожей по собачьему дерьму. Но удержался, крикнул только: "Заткнись, сука! Не то отправлю вслед за Отцом". Сомнительная угроза. Огнеглазка была уже вне его власти. Как и все Павлуцкие.

Рассорившись с Павлуцкими, явился к Рычаговым - толковать о свадебном обмене. Посул был неплох: вы нам - девок, мы вам - мяса до отвала. Но не тут-то было. Рычаговы тоже не хотели иметь дела с вероотступниками, прогнали Головню как паршивого пса. Вышвырнули под зад ногой, точно не вождь он был, а прихлебатель или клятвопреступник.

Рычаговы - община рыболовов, лошадей почти не разводили, коров тоже держали мало. Ловили тюленей, жрали гнилое мясо: закапывали его на стоянках возле большой воды, а через пол-зимы откапывали и ели. Мерзость страшная, не всякий и понюхать отважится, а этим хоть бы что. Пожиратели тухлятины, презренные говноеды...

Головня скакал, ничего не видя, слепой от ярости и досады. А следом, благоразумно поотстав, мчались охотники - два пятка мужиков с опытом загонов куда большим, чем у Головни. Нарочно выбрал таких, чтобы держать при себе, не давать бузить в общине. Из молодняка взял только Лучину как самого толкового.

Отказ был обиден, но ещё обиднее был позор, удар по самомнению. Нельзя заронить в родичей даже тень сомнения в его силе - съедят в один миг и не подавятся. Головня кожей чувствовал прикованные к себе взгляды родичей, звериным чутьём улавливал их мысли. Они ждали от него поступка. Каждый понимал, что вождь - настоящий вождь - не станет терпеть такого поругания своей чести. А если стерпит, то какой же он вождь?

Ах это сладкое слово "крамола"! Вот так и рождается она - из горького разочарования, из отчаяния и сомнений, из глухого раскаяния в поспешном выборе.

Отряд спустился в балку, поднялся на холм, вновь спустился в низину. Так им и предстояло ехать - вверх-вниз, вверх-вниз, покуда не достигнут Тихой реки, а там уже - сплошная тайга, а в тайге - болота да распадки. Над головой разливался дрожащий огонь и мерцали белые всполохи - это кочевряжились порушенные боги, скалили зубы, смеясь над самозванным пророком.

Головня остановил лошадь, развернулся, устремил взгляд на рыбацкую общину. Оттуда доносился лай собак, кренились над крышами земляных жилищ чёрные дымы. Вождь засопел, сжимая рукавицей поводья, поглядел на своих. Те сгрудились перед ним, тревожно заглядывали Головне в глаза. Лошади всхрапывали, окутываясь паром - бахрома инея протянулась от носов до ушей.

- Прикажешь чего, вождь? - предупредительно спросил Лучина.

- Нам в рожу плюнули, а мы умоемся? - сказал Головня. - За всё ответят, подлецы. Пылан и вы двое - пойдёте со мной. Остальные окружите стойбище, чтобы мышь не проскользнула. Кто будет бежать - режьте без пощады. Во имя Науки!

И порысил обратно. А родичи, выполняя приказ, начали растягиваться дугой, охватывая становище, точно на загонной охоте. Они приближались спокойно и размеренно, не таясь - как волки к подраненной жертве. И по мере того, как они подъезжали, всё больше Рычаговых выходило из жилищ поглазеть на странное зрелище. Головня ехал немного впереди, прямой как истукан, опустив одну руку вдоль бедра, а другой придерживая поводья.

Навстречу ему вышел вождь, крикнул, запахиваясь в меховик:

- Забыл чего? Или с пути сбился?

Головня ответил не сразу. Лишь подъехав поближе, произнёс:

- Где ваш Отец? Хочу с ним потолковать.

- Не о чем ему с тобой толковать. Всё уже сказано. Уезжай.

Головня спрыгнул с лошади.

- С каких это пор повелось у Рычаговых оскорблять гостей?

- С тех самых, как Артамоновы впали в ересь. Не будет тебе тёплого приёма, так и знай.

Головня усмехнулся. Он тянул время, краем глаза следя за своими людьми, которые понемногу смыкали кольцо вокруг стоянки.

- Смотри же, вождь, не хотел я причинять тебе зло.

- И не причинишь, а немедленно уберёшься отсюда.

Вдохнув, Головня положил ладонь на костяную рукоять ножа, висевшего на поясе. Обежал взглядом Рычаговых, собравшихся на краю становища. Вид у тех был недружелюбный, мужики поигрывали сетями и петлями, бабы прятали позади себя детей.

- Отзови своих людей, - потребовал вождь рыболовов. - Вам всё равно с нами не сладить.

- Это твоему ничтожному Огню не сладить с великой Наукой, - рявкнул Головня, выхватывая нож.

Ярость затмила ему очи. Он хотел произнести несколько высокопарных слов о торжестве правды и посрамлении неверующих, но вместо этого бросился на наглеца и проткнул ему брюхо. Железное с желобком лезвие скользяще вошло в живую плоть. Рычаговский вождь изумлённо выкатил зенки, опустил голову, глядя на торчащую из живота рукоять, захрипел и рухнул на колени.

- Да падёт на тебя возмездие Науки - суровой и беспощадной, - объявил Головня.

Рыболовы в едином порыве издали не то стон, не то всхлип, подались назад, не сводя взглядов с поверженного вождя, кто-то крикнул: "Отца! Зовите Отца!". И тут же над становищем раскатился дробный топот - это вступили в дело всадники. Головня нагнулся к противнику, опрокинул его на спину, вытащил нож и очистил снегом кровь.