Уиронда. Другая темнота (сборник) - Музолино Луиджи Страница 46

В «Авроре», как в любом огромном многоквартирном доме, соседи без конца перемывали друг другу косточки. Темы банальные – кто напился, кто кому изменил, кто сколько получает, почему квартплата такая высокая.

Но были и другие истории, которые мы слышали от парней постарше и которыми пугали малышей, страшные истории, хранившиеся в памяти дома и передававшиеся по наследству от одних жильцов к другим – о преступлениях и призраках, о наркоманах и насилии, о бедности и безумии, о старости и смерти.

Их рассказывали, как сказки, отголоски которых чудятся в шелесте сосен во дворе или в углах душной детской, и почти в каждой упоминалась та лестница, где мы собирались спрятаться. Зимой после пяти вечера, когда в синеве сумерек становились видны звезды, на эту лестницу мы старались не заглядывать, но сейчас было уже поздно искать другое укрытие.

Я бежал следом за Ренцо, прыгая через две ступеньки (я бы пошел за ним и на край света, а если бы струсил, то перестал бы себя уважать). Наконец мы остановились перед лифтом. В ту минуту Джейсон меня почти не волновал: в моей голове, как в китайском театре теней, заплясали жутковатые призраки других страшных историй…

На последнем этаже лестницы D жил печально известный Этторе Фолкини, которого многие называли просто «Чокнутый сверху»: сколько ему лет, никто не знал, но он был невероятно старым, говорили даже, что Фолкини не человек, а мумия руководителя фашистской партии. Он лютой ненавистью ненавидел детей, других жильцов дома (особенно южан), власти и все человечество. Вовек не забуду его хромоту, его дряблое лицо с бульдожьими складками серовато-морщинистой кожи, ржавый нож, которым он протыкал наши мячи, и вылинявшие голубые, почти белые, стеклянные глаза. Он жил с женой, но никто никогда не видел, чтобы она выходила из квартиры.

– Она сошла с ума, и он держит ее взаперти, как зверя, – говорил сосед Этторе снизу, Витале Вильяни. – Я слышу, как она кричит и плачет по ночам. Жестокое обращение. Такой на все способен.

Главная сплетница «Авроры», синьора Ди Фебо, наоборот, не сомневалась, что несчастная женщина умерла уже много лет назад, а муж просто разрезал ее труп на части и сложил в морозилку, чтобы продолжать получать пенсию.

По слухам, в одном из подвалов у лестницы D, в самом конце неоштукатуренного коридора, рядом со счетчиками электроэнергии, в конце семидесятых повесилась какая-то несчастная. Это заметили только через несколько дней, когда вонь стала невыносимой, хотя сначала казалось, что пахнет вареной брокколи и ботвой репы. Говорят, каждый год, в годовщину самоубийства, из-под двери подвала ползет едва уловимый запах гниения и слышится монотонный скрип веревки, на которой покачивается ее мертвая ноша, гнииик, гнииик, гнииик…

Чердак, в свою очередь, был притоном наркоманов. Такое время, что поделаешь. Героин, СПИД, смерти от передозировки и тощие пацаны с глазами, как у зомби, выпрашивающие мелочь на улице.

Свои наркоши были и в «Авроре» – например, брат Джузеппе и его самый близкий друг – Кристиан Скутрани. Но они казались просто любителями по сравнению с Саверио Денизи по прозвищу Индеец (этого сицилийца природа наделила чертами лица, как у индейца племени апачи, очень смуглой кожей, словно припорошенной песком и пылью, и угольно-черными волосами, лоснящимися от жира, которые он собирал в хвост). Ему было тридцать пять, и он кололся чуть ли не с рождения. Походка Денизи напоминала движения робота, белки глаз пожелтели, а на исколотые руки было страшно смотреть. Он жил на первом этаже лестницы D, но большую часть времени проводил на чердаке вместе со своими дружками-наркоманами. Там Саверио продавал наркотики, сам пробовал делать смеси, вводя их под ногти на ногах, поклонялся Сатане, вызывал демонов, достойных фильмов Ламберто Бавы, и служил черные мессы, во время которых отрывки из Библии читаются задом наперед.

А книги, которые он любил, песни, которые он слушал!.. Жесткие вещи, где на каждом шагу встречались опрокинутые кресты, христосы, с которых сняли кожу, и дьяволы, вылезающие из трещин в земле, чтобы изнасиловать Деву Марию в реке лавы.

Многие родители в «Авроре» считали Денизи новым воплощением Черного человека, современным Бабау, у которого вместо когтей – шприцы. И были уверены, что его кровь так же опасна, как кровь Чужого. Гнилые кривые зубы и рваные футболки Black Sabbath или Type O Negative придавали ему еще более зловещий вид.

– Если увидишь Денизи, сразу убегай, если он даст тебе конфету, сразу же говори нам, Денизи – наркоман, он заразит тебя СПИДом, помнишь, как в рекламе, где люди окружены фиолетовым облаком, Денизи специально прячет использованные иглы в местах, где вы играете, если ты уколешься, то станешь как он и сядешь на героин, чтобы не умереть, ты хочешь быть похожим на него?

Нет, мы не хотели. Но мне Саверио Денизи нравился – нравились его футболки с монстрами, которые напоминали мои любимые фильмы ужасов, и то, как он говорил, показывая на меня пальцем: «Привет, мальчик», когда я проходил мимо.

В общем, если в квартирах на лестнице А жили более обеспеченные люди, на лестнице С – южане, а F была самой обсуждаемой из-за сексуальных аппетитов некоторых одиноких домохозяек, то лестница D считалась «странной», скрывавшей тайны прошлого, местом, вошедшим в легенды.

– Твою мать, он идет в нашу сторону! – снизу послышались тяжелые шаги Луки, его устрашающий голос с заупокойными интонациями. – Что делать?

– Попробуем заманить его сюда и будем надеяться, что он спустится в подвал и поймает Джузеппе, – усмехнулся Ренцо, нажимая кнопку вызова лифта. – Может, Диана добежит до колонны и освободится. Мы провернем трюк с лифтом – если Лука придет за нами на чердак, то облажается!

Я сглотнул комок страха. Мы так делали пару раз, но на лестнице D – никогда. Надо было забраться в лифт, нажать на кнопку пятого этажа, а потом, в середине подъема, нажать ALT, чтобы кабина остановилась. Подождать полторы минуты (мы рассчитали время), пока свет погаснет, и замереть в абсолютной тишине. Если повезет, Джейсон поднимется по лестнице и не заметит спрятавшихся в темноте лифта беглецов, а как только пройдет мимо, нужно нажать на кнопку, вернуть лифт на первый этаж и со всех ног побежать к колонне, чтобы застукаться.

Я хотел возразить – давай пойдем в подвал, прятаться в лифте уже поздно, да он такой старый (и это пугало меня больше всего), вдруг не поедет после остановки, – но ярко освещенная кабина, грохоча поршнями и шестеренками, уже появилась за стеклянной дверью и, тяжело вздохнув, замерла.

Ренцо порылся в карманах, достал железную крышечку от лимонада и швырнул вниз, чтобы заманить Луку. Тлинг тлинг тланг! – крышка заскакала по ступенькам. Он был в восторге от своей затеи и возбужденно облизывал губы языком. Доля секунды – и Ренцо распахнул внешнюю дверь и две внутренние, облезлые металлические решетки, которые давно пора было красить.

– Залезай же, Вито, не тормози, чего стоишь, – Ренцо мягко, но властно дернул меня за воротник куртки.

Призрак плохого предчувствия сжал мое сердце холодными пальцами, как зима, которая замораживала наше дыхание, превращая его в серые облачка пара. Но я не стал упрямиться и ничего не сказал.

Хватит сомневаться. Пора действовать. Я протянул руку и нажал на кнопку с почти стершейся цифрой пять. Над нашими головами натянулись и запели металлические тросы, как струны гигантского музыкального инструмента из железа, кирпича и бетона, и лифт потащил нас в темное чрево лестницы D.

Мы переглянулись и кивнули друг другу.

Пока я рядом с моим героем, со мной не может случиться ничего плохого.

Странно, почему некоторые образы и события запоминаются лучше других, хотя ничего особенного в них нет. Что за механизм помогает мозгу выбирать, какие воспоминания держать под рукой, а какие прятать в дальнем уголке памяти?

Например, я до сих пор помню надпись, выцарапанную на стенке лифта то ли ключом, то ли перочинным ножиком. Чуть выше кнопок – острые, как гребни гор, буквы, а вокруг – изображения членов и раскорячивших ноги женщин с огромными дырами вагин в окружении волос.