Говард Лавкрафт - Зов Ктулху Страница 46

К середине октября мы поняли, что почти ничего не достигли. Ночи стояли ясные, поэтому никаких новых таинственных нападений не происходило, и после тщательных и бесполезных поисков в доме и в его окрестностях мы почти уверились, что притаившийся ужас есть нечто нематериальное. Мы опасались, как бы наступление холодов не положило конец поискам, ибо все сходились на том, что зимою демон, как правило, не объявляется. Поэтому мы отчаянно спешили, последний раз обследуя разоренную деревушку, где теперь никто не жил — скваттеры обходили ее стороной.

Это злосчастное поселение было безымянным и располагалось в укрытом от ветров, хотя и безлесном месте, в расселине между Конической горой и Кленовым холмом, ближе к последнему. Некоторые из неказистых жилищ на деле были землянками, врытыми в его склон. Деревушка находилась в двух милях к северо-западу от Вершины Бурь и в трех — от особняка с его старыми дубами. При этом между деревушкой и особняком лежали две с четвертью мили совершенно открытого пространства, вполне ровного, если не считать нескольких вытянутых змееподобных бугров, и росла там лишь трава да кое-где кустарник. Разобравшись в этой топографии, мы решили наконец, что демон, должно быть, явился со стороны Конической горы, лесистый южный склон которой тянулся почти до западного отрога Вершины Бурь. Полосу вспученной земли мы придирчиво осмотрели вплоть до одинокого дерева на склоне Кленового холма, расщепленного ударом молнии, — явственный знак дьявольского присутствия.

Когда мы с Артуром Манро, наверное, в двадцатый раз скрупулезно изучали каждый дюйм истребленной деревни, мы оба ощутили неясный, неизвестный нам прежде страх. В высшей степени странно и жутко — даже здесь, где странность и жуть были обычны, — не обнаружить никаких следов на месте, где происходили ошеломляющие события. С печальным усердием, какое обычно сопутствует ощущению беспомощности при необходимости действовать, мы бродили под свинцовым небом, но работали серьезно и дотошно: еще раз вошли в каждый дом, снова искали тела в землянках на склоне холма, проверили каждый фут жесткой земли — нет ли там нор или пещер, и все безрезультатно. И вот, как я уже сказал, новые смутные страхи угрожающе повисли над нами, словно огромные крылатые грифоны, хищно взирающие из космических глубин.

Приближался вечер, становилось все труднее рассмотреть что-либо, рокотала гроза, собиравшаяся над Вершиной Бурь. Понятно, что эти звуки, слышимые в таком месте, угнетали нас — хотя и не так сильно, как это было бы ночью. Мы очень надеялись, что гроза продолжится и после наступления темноты, и с этой надеждой оставили бесцельные поиски на холме и направились к ближайшей деревне, чтобы найти поселенцев для помощи в изысканиях. Они были люди робкие, однако несколько мужчин помоложе, бывало, соглашались помочь, полагаясь на наши руководство и защиту.

Но мы не успели отойти далеко, как с неба вдруг обрушилась слепящая стена дождя, от которого нужно было срочно искать убежище. Из-за необычайной, почти ночной темноты мы постоянно спотыкались, но благодаря частым вспышкам молний и отличному знанию деревушки скоро добрались до наименее дырявой из здешних хижин, кое-как сколоченной из досок и бревен; ее дверь и единственное крошечное окно выходили на Кленовый холм. Закрыв дверь, чтобы защититься от свирепого ветра и дождя, мы поставили на место неказистый ставень — так как мы часто здесь бывали, то знали, где его искать. Угнетающее занятие — сидеть на хлипких ящиках в полной тьме, но мы курили трубки и время от времени светили вокруг карманными фонариками. То и дело сквозь щели в стенах сверкали молнии; было так темно, что каждая вспышка казалась неестественно яркой.

Разгул бури напомнил мне о жуткой ночи на Вершине Бурь, и я содрогнулся. Мои мысли вернулись к тому, что непрерывно тревожило меня после этого кошмара; я снова спросил себя, почему демон, набросившийся на нас то ли со стороны окна, то ли изнутри дома, начал с людей, лежавших с краю, оставив среднего напоследок, пока гигантская молния не прогнала его? Почему он не хватал свои жертвы по порядку, откуда бы он ни появился? В любом случае я должен был быть вторым. Как он орудовал своими всепроникающими щупальцами? Или он знал, что я — главный, и поэтому сохранил меня для участи еще худшей, чем участь моих товарищей?

В разгар этих размышлений, словно для того, чтобы придать им еще больше драматизма, поблизости ударила ужасающей силы молния, затем послышался шум оползня, и сейчас же волчий вой ветра поднялся в дьявольском стонущем крещендо. Мы поняли, что на Кленовом холме сокрушено еще одно дерево, и Манро, встав со своего ящика, подошел к оконцу, чтобы оценить масштабы разрушений. Едва он снял ставень, как вой ветра и дождя оглушил нас, и я не расслышал его слов. Я сидел и ждал, а Манро высунулся, пытаясь разобраться в этом аду.

Тем временем ветер стал утихать, а необычная тьма рассеивалась — буря уходила. У меня была надежда, что она продлится до ночи, что помогло бы нашему расследованию, однако сквозь дыру в стене проглянул робкий солнечный лучик, значит, рассчитывать на это не приходилось. Сказав Манро, что стоит впустить побольше света, даже если дождь вновь усилится, я открыл грубо сколоченную дверь. Снаружи были сплошные лужи и грязь, лежали свежие груды земли от недавнего оползня, и не видно было ничего интересного, ничего такого, что мой товарищ мог бы рассматривать, высунувшись в окно. Я подошел к нему, тронул за плечо — он не шевельнулся. Тогда я шутливо потряс его, повернул к себе и ощутил ледяную хватку ужаса, уходящего корнями в неимоверно далекое прошлое и непредставимые глубины ночи, властвующей над временем.

Артур Манро был мертв. И то, что оставалось на его изгрызенной, изжеванной голове, не могло больше считаться лицом.

3

Красный отблеск

Ночью восьмого ноября 1921 года, под изнурительным дождем и ветром, с фонарем, отбрасывающим кладбищенские тени, я в одиночку с тупым упрямством раскапывал могилу Яна Мартенса. Работа началась после полудня, поскольку надвигалась гроза, и теперь я радовался темноте и тому, что гроза бушевала над толстой крышей листвы.

Я сознаю, что несколько повредился в уме после событий пятого августа: дьявольская тень в особняке, сильнейшее напряжение и разочарование — и еще то, что произошло в хижине во время октябрьской бури. После случившегося в хижине я выкопал могилу человеку, чья смерть была мне непонятна. Было очевидно, что и другие не смогут ее понять, так что пусть думают, будто Артур Манро уехал. Его искали и не нашли. Скваттеры, возможно, были в состоянии понять, что случилось, но мне не хотелось пугать их еще сильнее. Я же до странности очерствел. Потрясение, испытанное в особняке, сказалось на моем разуме, и я мог думать только о своей цели, о поисках ужаса, выросшего до масштабов стихии в моем воображении, о расследовании, из-за которого Артур Манро погиб и тем самым обрек меня на молчание и одиночество.