Карина Сарсенова - Хранители пути Страница 47

Она откинула назад разметанные ветром волосы и повернула голову, чтобы взглянуть на него. Она любила часто смотреть на него и никак не могла наглядеться. Его лицо казалось ей самым прекрасным на свете… Но не лицо пленило ее с первого взгляда, а то, что проступало в каждой его черточке, в выражении глаз, в глубине взгляда… Его душа… Она любила ее больше, чем свою душу… а может быть, у них была душа одна на двоих?

Взглянув на него, она улыбнулась, вновь переполненная счастьем до краев… Свет его души всегда наполнял ее безудержным и безусловным счастьем… Причем за считанные секунды… Да что там, за одно мгновение… Не в силах вместить бесконечность безусловного счастья, она заплакала… Но его прекрасное лицо не размылось и не исказилось в призме ее слез… Иначе и быть не могло — ведь она видела перед собой его душу… Душу настоящего ангела.

Наконец она прекратила бороться с безостановочно пребывающим в ее сердце счастьем. Отпустив себя, она позволила случиться тому, чему суждено было быть. Она пела и любила, любила и пела… И в тот же миг она осознала, откуда снисходило на нее это восхитительное блаженство. Бездонное голубое небо разлилось в ее душе всепоглощающим прозрачным сиянием, и новое осознание засияло в нем солнечным восходом. Это ее душа всегда была бездонным небом! Это она являлась истоком и причиной переполняющего ее счастья… Ну и, конечно, он… Он никогда не покидал ее. Просто иногда она его не помнила. Хотя как такое может быть — забыть того, кого любишь больше жизни. Оказывается, может. Если ты забыл, что значит жить.

Но теперь она его вспомнила. Амадео. И это воспоминание стало ее проводником и силой.

Она парила в неизмеримых высотах своего существа, купаясь в переливах синего, голубого, фиолетового, сиреневого цветов… Несомая дивной силой, которой она безусловно доверяла, она восходила все ближе и ближе к истоку жаркого золотого сияния, скрытого в невидимых для нее пространствах. Чем выше она взлетала, тем больше наполнялась янтарным жаром, который не обжигал ее, но становился частью ее самой и притом — лучшей частью. Исполненная страстного желания войти в его таинственный и благодатный исток, она полностью отдалась управляющей ее полетом благодатной силе и… Невероятно густая, насыщенная человеческими эмоциями тишина опутала ее плотным ватным одеялом. Задыхаясь под его тяжестью и обливаясь внезапным холодным потом, Меруерт с трудом вздохнула и открыла глаза.

Невероятно крупные и прозрачные, будто поддельные бриллианты, слезы стояли в по-ночному черных глазах Шалкара и переливались искрами ледяных звезд, таящихся в непостижимых глубинах его взгляда. Не в силах преодолеть заманчивую желанность их драгоценного сияния, Меруерт потерянно молчала. Периферийным зрением она видела рукоплещущих ей людей в комнате, вполовину сознавала замерший на их разноликих лицах восторг вкупе с испугом. Но они не имели для нее сейчас никакого значения. Взгляд Шалкара — вот что было наделено смыслом первостепенной важности. Равно как и тот, чье лицо стояло у нее перед глазами во внутреннем взоре. Она осознавала, чувствовала, проживала его присутствие, но, увы, вновь мысленно произнести его имя или увидеть присущих ему черт так и не смогла…

— Ты уникальна! — потрясенный голос стоявшего прямо перед ней Шалкара казался Меруерт сейчас куда реальнее ее личности и души, а главное, живущих в ее памяти столь близких и одновременно таких незнакомых ей образов и людей…

— Значит, так, повторяю для особо тупых, — угрожающе медленно говорил Шалкар, широкими шагами меряя приемную и бросая яростные взгляды на двоих вжавшихся в диванную кожу пареньков. — Если хоть кто-то из вас посмеет раскрыть рот и сообщить новенькой правду о ее появлении у нас… Если хоть кто-то из вас, птички певчие, начирикает Меруерт о ее настоящем прошлом… то… — подчеркнуто замедленно развернувшись, Шалкар пристально заглянул каждому из них в глаза. Забившиеся в углы соседних диванов Елена и Альфео, Камилла и Мирас напряженно молчали, сбившись в испуганные парочки.

— Вы меня поняли? — зловеще понизив голос, повторил Шалкар, наделяя порцией недоброго внимания всех присутствующих. — Только попробуйте сорвать мне работу продакшна! Я тут горбачусь на благо вас всех, дармоеды. Условия создаю, чтобы вы могли творчески реализовываться. Организовать все и достичь успеха — это вам не песенки распевать! Сколько я денег в каждого из вас вбухал! Чего молчите? Вы меня поняли, АРТИСТЫ?

Обведя испытующим взглядом впавших в ступор певцов, Шалкар довольно ухмыльнулся и добавил:

— Громче, господа. Я, конечно, слышу ваши мысли, но меня это не устраивает. Я хочу, чтобы вы сами себя услышали. Так что, вы меня поняли?

— Да, шеф… Поняли… все сделаем… — приглушенным эхом понеслось с разных сторон.

— Вот и ладненько, — ласково улыбнувшись сотрудникам, промурлыкал Шалкар.

— Ti quiero faro tutto per rivelare questo dono del Cielo! Non temo neanche la morte! — с трудом, но величаво поднявшись, торжественно изрек Альфео, сжигая нерешительность и робость, проступающие во взглядах и позах окружающих людей, в своем неистово горящем взоре и бурной жестикуляции. Закончив короткую, но преисполненную эмоционального накала речь, итальянец оперся на костыль, снял шляпу, отвесил Шалкару, с усмешкой созерцающему его выступление, грациозный поклон и столь же величественно, как и поднялся, опустился на свое диванное место.

— Что он сказал? Что ты сказал? — то бледнея, то краснея от переполнявших ее противоположных чувств, воскликнула Елена, тревожно воззрившись на босса и крепко схватив возлюбленного за руку.

— Он сказал, — равнодушно ответил из своего угла Эрик, глядя при этом в нашейное зеркальце и старательно подводя внутреннее веко черным фирменным карандашом. — Что все сделает ради раскрытия такого уникального дара Свыше, даже умрет. Языки учить надо. Вот что.

— Вы не посмеете его тронуть! Завистники! Лучше меня возьмите! Меня! Я сильнее! — вцепившись в руку знойного мужчины уже двумя руками, закричала Елена, тщетно борясь с душащими ее рыданиями. Непонятно откуда возникший панический ужас раздирал ее напоенное любовью сердце.

— Дорогая, что с вами? — бережное прикосновение ладони Шалкара к ее плечу быстро привело в чувство разволновавшуюся женщину.

— О, Боже… Шалкар… только вы меня понимаете… Вы единственный порядочный человек среди своры этих… этих… Я никогда не забуду вашу доброту и щедрость. И я вас понимаю — иногда надо быть строгим и даже жестоким, иначе все сядут вам на шею. Если бы не вы, мой сын уже лежал бы в могиле! А они, — Елена гневно сверкнула глазами в сторону забившихся в дальний угол Мираса и Кристины, — сплетничают и норовят украсть мое счастье! — выпустив руки возлюбленного, Елена горько разрыдалась, уткнувшись в спасительную шефскую ладонь.