Болезнь куклы - Виктория Александровна Радионова Страница 5

Мозг взрывался вопросами: откуда столько детей? где их родители? почему без присмотра? почему не шевелятся? не кричат? не смеются? не плачут? Это пугало до жути. Михаил попятился. Появилась мысль позвать на помощь.

Когда глаза привыкли к полумраку, он разглядел, что это вовсе не дети, а куклы. Выдохнув с облегчением, усмехнулся собственной мнительности и среди кукольных телец, лупоглазеньких мордашек, в пестроте одежек попытался найти красотку Мадлен. Аня много говорила о ней, только он не особо внимательно слушал. Ему и в голову не приходило, что кукла будет не одна и ее придется отыскивать среди сотни игрушек.

Но нашлась Мадлен довольно быстро. Он словно встретился с ней взглядом. Глаза куклы были чудо как хороши, притягивали даже в сумраке комнаты, словно светились изнутри. И сама она выглядела как королева красоты среди простушек. Недолго думая, Михаил направился прямо к ней.

Одна из кукол зашевелилась. У него чуть сердце не выпрыгнуло. Скрипнул голосок:

– Я бы пригласила вас к столу, но, боюсь, вам будет не слишком удобно.

Михаилу показалось, что он сходит с ума. Сначала ему мерещились дети, потом он разобрался, что это куклы, но теперь-то он снова видел ребенка. Малышка сидела за столиком, уставленным игрушечным чайным сервизом, справа от Мадлен.

– Вы все-таки намерены к нам присоединиться?

Потрясенный Михаил попытался пошевелить головой, чтобы сбросить оцепенение, сковавшее мышцы, но девочка приняла это за кивок согласия:

– О! Это так любезно с вашей стороны, верно, Мадлен?

Какой отвратительный голос, как будто запись проматывают на повышенной скорости.

– Мадлен говорит, что она в восхищении, – продолжала стрекотать малышка.

– А… где тут… свет включить? – нервы были на пределе, и Михаил физически нуждался в нормальном освещении.

– Нет! – в визгливом голоске прорвалась внезапная ярость.

Михаил отшатнулся, наступил на что-то. «Ма-ма!» – раздалось из под ноги. Он вскрикнул и отскочил в сторону, чувствуя, что теряет границы реальности.

– Ну вот, вы раздавили Аленку, – констатировал голосок совершенно без эмоций и тут же сорвался на крик:

– Я тебе сколько говорила, дрянь, не путайся под ногами! А ты, мерзавка, так и лезешь! Так и лезешь! Все!!! Будешь теперь хромоногая. Теперь-то ты узнаешь, каково это!

Паника толкала Михаила к выходу. «К черту! Все к черту!» Он ни секунды не вынесет в этом доме с этим голосом! Девчонка совершенно ненормальная. Или одержимая. Ну не может маленький ребенок вот так говорить, тем более орать!

Голова закружилась, перед глазами, как на карусели, замелькали кукольные лица. Но всю эту чехарду перекрыло личико Мадлен, в котором странным образом прослеживались Анинютины черты: в глазах надежда, а потом разочарование. Михаил остановился на пороге, с трудом взял себя в руки.

– Уже уходите?

– Девочка, – он еле выговорил первое слово – в горле пересохло, попытался проглотить отсутствующую слюну, но тщетно. – Где твоя мама?

– Мамы нет.

Почему он спросил про маму? Ему же бабушка нужна, если не прабабушка…

– А кто-нибудь из взрослых?

– А мы с Мадлен уже достаточно взрослые, чтобы самостоятельно принимать гостей!

– Так, все. Хватит! – приступ паники сменился раздражением. – Да где тут…

Он шарил руками по стене, пока не нащупал выключатель. Свет ударил по глазам. За столиком заверещали коротко и резко, словно крысу раздавили.

Лучше бы он так и не нашел, где включается свет. Темнота рассеялась, открыв жуткие подробности обстановки. Кругом царило запустение: потолок в желтых потеках, в углах плесень и тенета, старые обои надорваны, местами проплешины другой расцветки, тяжелые портьеры седые от пыли. Повсюду куклы: замызганные, раскуроченные: одноглазые, безрукие, безногие… У стены на полу целая груда частей тел: головки, ручки, ножки… А в дверном проеме, ведущем в грязную кухню, видны уже человеческие ноги, отечные, с варикозными узлами. Левая в рваном тапке, правая босая… Остальное тело скрывал выступ стены.

– Ну что, негодник, доволен? – Карлица нашарила на полу рядом с собой флакон спрея и выпустила струю в сторону арки.

Совершенно потерявший способность мыслить, Михаил инстинктивно повернулся на голос. Казалось, страшнее и отвратительнее уже некуда, но у ужаса нет дна, в нем можно тонуть бесконечно. Девочка действительно была как кукла: пышное розовое платьице, золотистые локоны, перехваченные лентой. Только этой кукле приставили голову старухи. Морщинистое лицо вульгарно накрашено, как у выжившей из ума шлюхи: жирно нарисованные брови, ультрамариновые тени, кричащие румяна и морковная помада.

– Мамы с нами больше нет. Поделом, она не позволяла мне краситься. Жалела для родной доченьки помады. Мадлен она тоже никогда не нравилась, правда, Мадлен? Конечно, кому понравится, если тебя то и дело грозятся продать. А ведь Мадлен – член семьи. Моя бабушка обязана ей жизнью. Она тоже ее использовала. Давала поиграться другим детям. За пайку хлеба. Но мы ее не виним. Правда, Мадлен? А как еще выжить в детдоме в те-то годы?! Но ведь мы сейчас не голодаем. Зачем носить Мадлен в ломбард? Маме надо было просто пить меньше мадеры.

Она укоризненно вздохнула.

– Ну, все в прошлом, – внезапная улыбка обнажила ряд съеденных кариесом мелких зубов. – А теперь танцы!

Опираясь на костыль, карлица захромала к патефону. Скрип поворачиваемой ручки, и сквозь потрескивание затертой пластинки полилась заунывная мелодия.

Звук за звуком она потянула за собой моменты Мишиного детства, забытые долгие годы. Из самой глубины мозга, как карты из колоды, вытягивались шокирующие сцены. Михаил обхватил голову руками, стараясь зажать уши. Но все ужасающие подробности того дня уже проживались им, снова пугая и отвращая: ярость, исказившая лицо старухи; брызги слюны, вылетающие вместе с проклятиями; детские крики боли и ужаса; паническое бегство…

Теперь он не мог понять: танцующая хромая кукла – картина из памяти? или он видит это сейчас на самом деле?

– Ну, что ж вы встали как вкопанный? Берите Аленку и танцуйте!

Михаил почувствовал, что теряет сознание.

***

– Молодой человек, вам плохо?

Михаил очнулся. Открыл глаза. Первое, что он увидел – лицо пожилой женщины, но не уродливое, а приятное и обеспокоенное. Он сидел на лавочке в сквере, его легонько тормошила миловидная старушка.

– Может, скорую?

– Нет-нет, – Михаил, попытался улыбнуться. Вышло криво.

– Все в порядке, – заверил он.

Встал. Голова кружилась. Сделал несколько шагов. Идти он может, только надо сориентироваться – куда.

– Куклу! Куклу забыли!

Михаил уставился на Мадлен.

– Разве не ваша? В руках была…

– Моя, – пробормотал еле слышно.

Женщина покачала головой, наверняка, подумала что-то про наркомана, «такого милого и вот надо же»…

Михаил даже не пытался